Вокзал, пряничный домик из сказки братьев Гримм, был набит битком. Толпа с перронов спускалась под землю, перекочевывала в здание, утрамбовывалась, ворочалась. Люди сидели, стояли, лежали. Редкие паузы быстро заполнялись: багаж, собаки, кошки в переносках. Волонтеры сбивались с ног, пытаясь накормить, напоить, ответить на вопросы. На стене висело объявление: «Приют для беженцев в Совином гнезде. Улица Ференца Ракоци, 2». Я бывал в Совином на ярмарке, во время праздника, устроенного в честь Дня города: старинные подвалы, торговля сыром, медом и вином.

Надеюсь, беженцев селят не в подвалах.

— Мне очень жаль, — разочаровала меня молоденькая волонтерка, наливая в картонный стаканчик порцию горячего чая. — В Совином гнезде закончились места. Всех теперь везут в Перечин. Вон автобус, вы еще успеете.

— Сто тысяч, — сказал кто-то.

— Что, простите?

— Население Ужгорода — сто тысяч. И еще сто тысяч приехало спасаться. Может, больше. Это безумие какое-то…

— Безумие, — согласился я.

Ага, согласилось безумие.

Перечин, думал я, садясь в переполненный автобус. Полчаса от города. Не худший вариант. Завтра, все завтра. Сейчас упасть бы где-нибудь.

Бойцовый пес, мой сосед по вагону, узнал меня и радостно гавкнул.

— Он не кусается, — машинально сказала хозяйка. — А, это вы! А мы вышли во Львове, я подумала и вернулась обратно. Только в другой вагон. Зря, наверное.

— Наверное, — вздохнул я.

Автобус ехал быстро. Вприпрыжку выскочил за городскую черту: мелькнула Каменка, школа, подъем к Невицкому замку. Мы свернули налево, взяли в гору, на Перечин. Пересекли поселок, выбрались к автостанции — и продолжили лезть в гору.

— Куда это мы? — забеспокоился я.

— В Перечин, — откликнулись беженцы.

— Мы его проехали.

— Как? Вы уверены?!

Поднялся шум.

— Не волнуйтесь! — громко объявила сопровождающая волонтерка. — Мне звонили из Перечина, там тоже нет мест. Все занято. Мы едем…

Название села я не расслышал, потому что шум усилился.

— Детский сад, — надрывалась волонтерка. — Вас разместят в детском саду! Там уже готовятся к приему. Как приедем, становитесь на регистрацию…

Плыву по течению, понял я. Туда, куда несет.

И погладил собаку.

К детскому саду автобус подъехал в темноте. Все выгрузились, потянулись внутрь. Хотелось построиться парами и взяться за руки — как в детство вернулись. Фикусы в кадках, поделки из сухих осенних листьев и ярких бусин, фотографии победителей конкурсов песни и танца. Грамота: «Награждается Грайленко Наталья Петровна за II место в номинации «Педагогические работники учреждений дошкольного образования» методического фестиваля…» Рисунки фломастерами и цветными карандашами: это я, это папа, а эта красавица, конечно же, мама. Я захлебнулся от наплыва чувств и смущенно закашлялся.

Пахло супом. Фасолевым, ей-богу.

Очередь на регистрацию двигалась вяло. Люди толпились в длинном коридоре, заходили в кабинет заведующей: по одному или семьями. Доставали паспорта, отвечали на вопросы. Чиновница из местных в пятый раз объявляла: три-четыре дня в приюте — бесплатные, максимум неделя. Если вы захотите задержаться сверх этого срока…

Сами понимаете, ситуация сложная.

Все понимали, кивали.

Тут я и увидел их. Ну, вы помните: воспитательницу и беженку. В конце коридора была, похоже, кухня, там они и стояли. Никогда раньше не видел, чтобы люди так смотрели друг на друга. Беженка была похожа на ребенка, который утром вышел к новогодней елке…

Да, конечно. Я уже говорил.

Такого счастья во взгляде я в жизни не видел.

Жилье, решил я. Должно быть, воспитательница предложила усталой, измученной женщине вариант: пустующий дом в селе. Может в селе быть дом, где разместилась бы вся семья беженки, с животными, если они есть? Вполне может. Какие-нибудь друзья воспитательницы или родственники: сами в Венгрии, дом сдают. За приемлемую цену, с достаточным комплектом удобств. А что? Даже если туалет во дворе. Чем платить за импровизированное общежитие, каким стал приют, лучше заплатить дороже, зато…

Я так решил и сразу забыл о них, беженке и воспитательнице. В памяти осталось только чужое внезапное счастье, огромное, как небо над летним лугом.

Согретый этим счастьем, я прошел регистрацию.

Кормили нас в столовой, где я, всю жизнь считавший себя человеком черствым, чуть не расплакался. Маленькие детские столики. Маленькие детские стульчики. Разрисованные маками и подсолнухами, пчелами и жуками. Бутерброды, чай. Маленькие тарелки: глубокие, суповые, но не рассчитанные на взрослую порцию. Ложки, вилки; нет, ложечки и вилочки. Ни одного ножа: понятно, почему. Мы садились на эти стулья, боясь сломать хрупкую мебель, опускались на маки и пчел; придвигали посуду, стараясь не расплескать суп.