– Столичная придурь, – отрезал гвардеец.

Йен не сказал ничего, но взгляд у него сделался задумчивым.

Раз в месяц Паскаль уезжал в соседний Конвуон – когда за кожами, когда родичей навестить, когда просто развеяться. Молодая жена никогда его не сопровождала и оставалась дома на хозяйстве; так было и на сей раз. А когда он вернулся – через три дня, как и обещал – то глазам его предстало ужасающее зрелище: три мёртвых тела.

– Парнишка соседский, значит, который по мелочи помогал, был в саду, весь поломанный. Под лестницей лежал обезглавленный мужчина – вот уж крови натекло… А сама молодая жена отыскалась наверху, в спальне, – мрачно перечислил гвардеец. – Тут и думать нечего: Паскаль вернулся раньше обещанного, застал свою благоверную с любовником. И его порешил, и её, а мальчишка сам с крыши сверзился, подглядывая.

– Не сделал бы такого друг Паскаль! – запальчиво возразил толстяк. – Постыдился бы на него наговаривать – такое горе у человека! Он за единую ночь исхудал, побледнел – родная мать не узнает!

Йен сощурился, опираясь локтями на стол со всей своей немаленькой силы; дубовые доски аж затрещали.

– Изменился, надо же – что беда с людьми делает, – протянул он задумчиво. – И где, дорогой дядюшка, его теперь искать?

– Где, где, – пробурчал гвардеец. – Небось, на холме так и сидит, почитай, с самых похорон – на могилы любуется. Ух, отправить бы его за решётку… и дело с концом, никаких тебе дурных загадок. Ишь, четвёртого они ищут! А чего его искать-то? Три мертвеца есть, а четвёртый – тот, кто их сосчитал, ясное дело. Он-то и есть убийца! Жертва – женин полюбовник, знамо дело, жена – свидетельница расправы, а малец случайно в дом попал, лишку увидел и сам убился. Вот вам и разгадка.

– Справедливо, – согласился Йен. – Какой вы, дядя Поль, право, догадливый! Уж спасибо, что меня поучили уму-разуму. А какой вы великодушный – согласились нынче за всех приятелей заплатить!

От такой наглости усатый гвардеец даже растерялся.

– Это я-то?

– Вы, вы, – ответил Йен, посмеиваясь, и прищёлкнул пальцами.

Розовый дым на мгновение окутал весь стол – и тут же рассеялся. Весело застучали кружки, один за другим зазвучали тосты за здоровье щедрого «старины Поля», который сидел ни жив ни мёртв – и с такой кислой рожей, что поставь перед ним кувшин свежего молока, и оно тут же свернётся.

Такая воцарилась неразбериха, что никто не заметил, как виновник её послал на прощанье разносчице воздушный поцелуй да и был таков.

К тому времени уже порядком стемнело и посвежело. Дул слабый ветер с реки, и воздух пахнул сыростью, летним лугом и самую малость дымом.

– Две недели прошло, – пробормотал Йен, запрокинув лицо к звёздному небу. – Мертвецов, наверное, уже похоронили. Значит, теперь мне или на кладбище идти надо, или к гробовщику, или к безутешному вдовцу… Начнём-ка с самого простого. Где там у нас похоронный дом?

Время было не очень позднее, однако людей на улице изрядно поубавилось – спросить дорогу было, прямо скажем, не у кого. Да и кто бы взялся проводить подозрительного незнакомца к гробовщику либо на кладбище? Попробуй-ка спроси такое: прохожий или промолчит, или у виска покрутит, а кто попугливее – тот и вовсе удерёт!

Однако Йен, кажется, в советчиках и вовсе не нуждался.

Пошарив на дне дорожной сумки, он извлёк нечто вроде большого компаса, только без стекла и без делений, и раскрутил стрелку. Та завертелась сильнее, сильнее, постепенно разгораясь, а потом вдруг остановилась, точно в воздух вмёрзла.

Тонкий белесоватый луч указывал путь через город, изгибаясь на поворотах.

– Так-то лучше, – усмехнулся Йен и, помахивая саквояжем, точно он ничего не весил, скрылся в переулках.

***

Есть профессии, которые вынуждают человека просыпаться задолго до рассвета. Скажем, пекарь, приятель господина Паскаля, вставал затемно, чтобы замесить тесто, растопить печь хорошенько и к утру наполнить округу ароматом свежих багетов, кренделей, белых лепёшек и тёмного хлеба, чуть солоноватого на вкус. И пастух тоже рано выгонял стада за холмы, и рыбаки тоже спускались к реке, едва разгорится восток… Другие же, как хозяин «Жареного индюка», вставали поздно, ибо и ко сну отходили далеко за полночь, когда выдворяли за порог последнего выпивоху. Впрочем, и ранние пташки, и поздние находят известное удовольствие в своём распорядке дня.

Но есть бедолаги, у которых сама их природа противоречит гармонии.

Господин Тадок, гробовщик, и рад был бы выполнять работу исключительно при свете дня, но вот беда – никак не мог заставить себя проснуться раньше полудня. Когда жива была жена, и дети ещё не обзавелись собственными семьями и крышей над головой, кое-как его в четыре, а то и в шесть рук расталкивали спозаранку. Но, овдовев, Тадок стал вставать позже, позже, пока не обзавёлся репутацией чудака, который тёмные свои дела делает – сколачивает гробы и готовит усопших к погребению – исключительно под покровом ночи.

К счастью, помирали в Лерой-Мартине не так уж часто, так что господин гробовщик не перетруждался – за исключением последних двух недель, когда к нему зачастили клиенты другого рода, мучимые исключительно любопытством.

– Кто там ломится? – ворчливо откликнулся он из дома, услышав настойчивый стук. – Кому там неймётся?

И – приоткрыл дверь, с подозрением выглядывая наружу.

Йен ослепительно улыбнулся, приготовившись уговаривать, обманывать, блефовать, а если понадобится – и очаровывать.