— По содержанию что скажешь?

— Да что тут говорить? — пожимаю плечами. — Клевета чистейшей воды. Можно ещё подумать над устными нареканиями, но замначальника цеха, который характеристику написал, никогда со мной нормально не разговаривал. Всё время кричал и ругался. Да он почти со всеми подчинёнными так себя ведёт.

— Может, за дело ругал? — осторожненько интересуется Сазонов.

— Даже не думайте в эту сторону, Василь Викторыч. Вот типичный пример. Выбегает из кабинета и орёт: «Колчин! Ты где был, мать-перемать! Где тебя носит в рабочее время?!». Напоминаю: «Пётр Михайлович, не понял вас. Вы же сами меня в архивный отдел отправили?». Замолкает и уходит. Он же извиняться не будет. Вот оно, типичное устное нарекание. За то, что я его распоряжение выполнял. Простите, Василь Викторыч, для ответной характеристики моего цехового начальства есть одно всеобъемлющее и точное слово, но оно нецензурное.

— И какое же? — декан глядит с интересом.

Разрешение что ли даёт? Мне несложно:

— Он ебанутый, — само слово произношу шёпотом.

Декан хмыкает. Затем берётся за телефон. Куда это он собрался звонить? Если кому-то в «Энергию», то выходной ведь! Несмотря на то, что оказываюсь прав во всём: и выходной, и звонит кому-то в «Энергию», декан всё-таки дозванивается.

Разговаривает с кем-то из высшего руководства, одним из замов генерального директора. Вот у кого связи, так связи! После приветствий и дежурных вопросов декан излагает суть вопроса.

— Сергей Иванович, тут руководство цеха 428 такую характеристику на моего практиканта написало, что впору его к смертной казни приговаривать… — зачитывает некоторые места. — Огромная просьба разобраться. С моим практикантом что-то не так? Теоретически всё может быть, Сергей Иванович, но он у нас круглый отличник, такое нечасто случается, сами понимаете. Мало того, он сумел один курс проскочить. Учится только два года, а уже за третий курс все экзамены сдал. Как всегда на «отлично», да ещё и досрочно. Статья сильная за его авторством в научном журнале опубликована. Да, в нашем, но сами понимаете, для студента…

Долго говорит, затем долго слушает. Мне страшно интересно, что может так длинно рассказывать человек, который о такой мелочи, как Колчин, и знать ничего не должен. И декан как-то нехорошо начинает мрачнеть. И договаривается о встрече в понедельник в заводоуправлении, в той части, что вне периметра охраны.

28 июня, воскресенье, время 18:40.

МГУ, ДСЛ, музстудия.

— О, Витя пришёл. Здравствуй, Витя, — меня приветствует Женя.

Кроме неё забрёл ещё гитарист Гена.

Редко стали общаться с Аней и Женей после того шумного конфликта весной. Избегают меня. И мне с ними встреч искать ни к чему.

— Привет волюнтаристам и самодурам! — весело ответствую Жене. — Здорово, Гена!

Гена хлопает пятернёй по моей ладони, Женя страдальчески морщится:

— Ви-и-ить, ну хватит уже, а?

— За обиду такому замечательному человеку, как я, вы должны страдать вечно! Страдать и каяться! Каяться и страдать! А вы как думали?

— Не всё нам, мужикам, быть перед вами вечно виноватыми, — рассудительно, но с какой-то потаённой болью вдруг изрекает Гена.

Гляжу на него с огромной благодарностью:

— Вот кто меня до конца понимает!

И мы сердечно обнимаемся на глазах скривившейся девушки.

Женя всё-таки стоически выдерживает наши шпильки, и мы с Геной вознаграждаем её, нашу единственную слушательницу, несколькими композициями. Из освоенного репертуара.

Вечером в комнате.

— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает тесно прижавшаяся ко мне Света.

Вернее, это я прижал её к себе, пользуясь благосклонным непротивлением.

Сидим на полу, перед нами стул с чайным реквизитом. Мы учимся держаться, не набрасываться друг на друга при каждом удобном случае. У нас вся ночь впереди.

— Свет, мне как-то не хочется грузить тебя своими проблемами, — отвечаю честно.

— Выходит, проблемы есть? — девушка слегка трётся носиком о моё плечо. — Не хочешь говорить? А как же поговорка? Как там… горе, разделённое с другом, в два раза легче, радость — в два раза больше.

Претендует на роль друга плюсом к статусу любимой девушки? Не возражаю.

— Практика как-то странно прошла. Написали мне такую характеристику, что у декана глаза за апогей чуть не выпрыгнули. Пререкался с начальством, гулял в рабочее время неизвестно где, халатно относился к своим обязанностям, грубил другим работникам… и ни одного доброго слова.

Теперь Светланка глаза выпучивает. И после преодоления ступора высказывается так, что начинаю любить её ещё больше. Хотя куда уж больше!

— А зачем они это написали? Что за чушь?!

Во как! Даже тени мысли не допускает, что это может оказаться правдой хотя бы на малую долю.