Задумчиво препод листает зачётку:

— В том-то и дело, Колчин. Уж больно ты быстро скачешь. Неизбежно ухватываешь только верхи. Не отпускает меня чувство какой-то несерьёзности.

— Чувства к делу не подошьёшь, Артём Маркович. На все ваши вопросы я ответил.

— На втором, из билета, споткнулись…

— Не споткнулся, а оговорился. И за это вы задали два лишних допа. Замечаний не было, значит, я реабилитирован.

— Математика любит точность, Колчин. И глубину…

Не пойму, чего он упёрся? Предмет мной пропахан честно, белых пятен нет. А если бы и были, то он всё равно их не обнаружил. Натурально, его моя скорость смущает?

— Методы матфизики — предмет очень серьёзный…

— Не очень, Артём Маркович, — решаю, что терять мне нечего. Так что пусть получает в полном объёме по самые гланды.

Лицо препода тем временем застывает. В глазах калейдоскоп эмоций: возмущение, недоумение, обида, уязвлённость. И всё это накрывается любопытством:

— Поясните, Колчин. Что вам не так?

Откидываюсь на спинку стула. Игра сыграна. Плевать, пусть будет четвёрка. Главное — экзамен сдан. Можно и пофилософствовать:

— Дисциплина очень сырая, не проработанная. Прежде всего, именно математически. Такое у меня послевкусие.

Препод глядит со скептическим интересом.

— Сравнить, например, с матанализом. Если математический анализ можно сопоставить со стройным, красивым и величественным зданием, где каждый элемент накрепко увязан с соседними и не только с ними, то ММФ — неуклюжая дикарская хибара из грубо отёсанных камней.

Препод слегка расширяет глаза:

— Поясните конкретно, почему?

— Сразу оговариваюсь, что моё мнение носит исключительно субъективный характер. Я ведь прожжённый олимпиадник, не знаю, в курсе ли вы…

— В курсе, — чуть улыбается экзаменатор.

— Ну вот. А у нас, олимпиадников по математике, поиск решения методом подбора считается даже не моветоном, а крайней формой падения и позора.

— Так…

— И что я вижу на первых страницах учебника и слышу на первых лекциях? Выводится дифференциальное уравнение, а затем говорится, что его решением является гармоническая функция. Ни вывода этого решения, ни даже каких-то прикидок. Вот уравнение, а вот — ответ. Я даже порылся в других учебниках, заглянул на другие страницы. Ничего. Или я ошибаюсь, и где-то спрятаны эти замечательные выкладки?

— Нет, не ошибаетесь.

— Об этом и говорю. На мой субъективный взгляд, голимое позорище.

— Это всё?

— Нет, конечно.

Далее начинаю распространяться об одном хитром месте. Минут пять. Затем подытоживаю:

— Ну выяснили мы, что одна хитрая функция по значению больше другой на каком-то промежутке. Дальше что? А ничего. За ради любопытства пролистал учебник до конца. Бесполезно.

Препод чуть не хохочет. Такая реакция меня здорово удивляет. Нахально в глаза опускаю ниже плинтуса его предмет, а он веселится.

— Ладно, Колчин. Мы выяснили, что вам не нравится. Но что-то вам понравилось? Или ничего?

Раздумываю с минуту. Тщательно изучаю потолок, не написано ли там чего полезного.

— Нравится то, что курс носит явно выраженный прикладной характер. Колебания, волны, там везде возникают эти уравнения и с ними продуктивно работают. Но вот, например, мы изучали ТФКП — и что? Тоже стройный и выверенный курс. И где применяют эту ТФКП, все эти полюса и интегралы по контуру? Для меня загадка.

— В газодинамике, гидродинамике, квантовой механике, — с улыбкой ответствует препод.

— Неплохо бы говорить об этом на лекциях, — незамедлительно втыкаю шпильку. — Нам до этих дисциплин ещё далеко.

Преподу плевать. Шпилька-то по адресу Рожкова Валерия Васильевича.

— Ладно, Колчин. Интересно с вами беседовать, но другим тоже надо внимание уделить.

Подписывает и бросает зачётку передо мной. Беру, ухожу. На выходе оглядываюсь, вскидываю кулак вверх и приветствую оставшихся:

— Но пасаран!

Под построжавшим взглядом Марковича выныриваю из аудитории на волю. Это мой финальный аккорд в длинной экзаменационной композиции.

— Ну? — меня встречает горящими глазами Люда. — Сдал? Как? — не дожидается ответа, выхватывает зачётку. — Поражаюсь я тебе, Колчин. Какой бы предмет ни был, у тебя один ответ — отлично.

— Чего городишь? Маркович мне четыре поставил, — возражаю разочарованно.

— Перегрелся? — на лоб ложится прохладная девичья ладошка. — Температуры нет. Где здесь четыре?