– Как так нету? – удивилась Аня. – Целых две же было: детская и взрослая.

– А вот так и нету, - бабушка оживилась еще больше, явно обрадовавшись, что можно чему-то поучить молодежь. – Сказали, нерентабельно это, невыгодно. Все теперь в Город ездим: и на лечение, и на прививки, и на медосмотры. Ну, а с серьезным чем – тем более. Вот приезжаешь в Алапаевск, а там тебе говорят, мол, мы такое не лечим, поезжайте в Ирбит.

– В Ирбит? – еще больше удивилась девушка. – Это ж вообще не по пути. И он ничем не лучше Алапаевска. Почему не в область, в смысле, не в Екатеринбург?

– Централизация потому что, - важно выставила палец бабушка. – Второй уровень больниц – в Ирбите. Ежели и там не вылечат, то тогда только в Екатеринбург, во как. Но тех, у кого срочно и страшно: палец, там, пришить, али пересадить чего, - тех могут и на вертолете покатать, в обход цепочки. Так что мы к врачам не обращаемся. Что нам мотаться туда-сюда? Суждено помереть, так помрем. Глядишь, кому и на вертолете повезет полетать перед смертью.

Будто по сигналу, высоко в небе тут же затарахтело. Бабушки подняли головы и заулыбались, словно завидев ангелов-хранителей. Но вертолет пролетел мимо и с собой их не позвал.

– Перчатки брать будешь? – тут же вернулась к делу бабуля, нисколько не расстроившись.

– Нет, спасибо, у меня свои есть, - отказалась девушка. – Всего доброго. И здоровья вам крепкого.

– Спасибо, детонька, спасибо, - покивала бабушка.

– Иконки с Богородицей, святая вода в бутылках, заговоры от сглаза на вирусы, - призывно затянула третья бабушка, стоило только Ане сделать шаг и вступить в ее «зону обслуживания». – Милая, купи иконку.

– Я не крещеная, спасибо, - отказалась Аня.

– Тогда мешочек от сглазу возьми, - тут же сменила направление бабушка.

– И в чертовщину тоже не верю, - восхищаясь маркетинговым талантом собеседницы, сказала Аня и бочком-бочком миновала и эту бабушку. Но бабушка вдруг прекратила строить из себя назойливого консультанта, прищурилась и ахнула:

– Никак Анька Зеленолист? Девоньки, глядите, как вымахала!

«Девоньки» поглядели и принялись наперебой хвалить, навеливать внучков-женихов, вспоминать прошлое и прочее-прочее, что по старушечьему делу водится.

– Никак Володьку поминать приехала? – понимающе сказала крайняя бабушка, явно знавшая девушку и ее семью.

– Да вот, в доме его теперь живу, - смущенно призналась Аня, ломая голову над тем, где она вообще могла встретить хоть одну из этих бабулек и откуда они ее знают. – Наследство он мне оставил.

– Точно-точно, он же говорил, - согласно закивали бабушки.

– Так вона ты, какая, выходит, наследница Володькина, - улыбнулась первая бабка. – Ай, хороша! Кисель-то уже сварила? Ты гляди, мы ведь придем сегодня.

– Придем, а то как же? – закивала вторая. – Сорок дней, помянуть надо.

– Сорок дней? – эхом повторила Аня, чувствуя, как ей снова становится стыдно и неловко. А ведь и правда: это она всего пару недель, как узнала о смерти дядюшки, но умер-то он давно.

– Да ты, никак, и не знала? – ахнула третья, проследив за выражением ее лица.

Аня густо покраснела и покосилась на Игоря: отчего-то именно перед ним было больше всего неловко, что она, вся такая крутая столичная штучка, умудрилась забыть помянуть дядюшку.

Завидев ее смущение, бабушки вдруг подобрели и перешли на советческий тон:

– Ты, девка, спиртное возьми крепкое, а стопочки – мелкие, - посоветовала одна. – Помянуть-то непременно надо, да напиваться не обязательно.

Девушка благодарно закивала, запоминая.

– Закуски, смотри, помягче сделай, - вмешалась другая. – Мы ужо почти все беззубые, нам всякие там сырокопчености не прожевать. Кисель, опять же, свари. Всегда на поминки кисель делают. Да и вообще, попроще все, попроще. Поминки, чай, не праздник.

Аня чуть нахмурилась, размышляя, из чего бы ей сделать кисель. Не магазинный же покупать. Может, в голбце где варенье завалялось? А из меда кисель делается? А из молока?

– Вещи поминальные не забудь, - наставительно сказала третья. – Ежели деньги есть, полотенец купи. А ежели нету, платочки можно али носки теплые. Главное, чтобы вещь служила подольше: люди на нее смотреть будут и Володьку поминать. От нас ведь, стариков, что остается? Внуки да память – боле ничего. А Володька и внуков не оставил. Пусть хоть помнят его подольше.