С моих слов записано верно
вернуться

Пустогаров Андрей Александрович
Шрифт:

Ангина

Я ехал наугадбез лишней амуниции —уволенный солдатХорезмской экспедиции.И книг заплечный грузберег я, как халву,и ждал меня Нукуси самолет в Москву.Когда заката светметался в желтом хрипе,я получил советот самаркандских хиппи.На полке у окная ехал сквозь равнину.Меня во время снаподстерегла ангина.Бухарский эмиратпронзали жара сверла,один лишь виноградпросачивался в горло.Античность наявуспеша увидеть скопом,я улететь в Хивупытался автостопом.Крылатого конязаполнен был живот,и летчики меняне взяли в самолет.Трещала голова,и рушился мой план,и я добрел едвадо станции Каган.Мешая с чаем мед,я трясся по пустыне,как будто Дон Кихотк неведомой святыне.Пил чай я, еле жив,в хивинском подземелье,И лопнул вдруг нарыв —как ангелы запели!И в золотой пылия ехал на ура —так, будто бы неслименя вперед ветра.И чудо – это ж надо! —в Нукусе ждет меня —отлет отложен на день.И я поспел в Куня!……………………………………….Такое было время —обняться с тамариском,в ветрах кружить, как семя —легло на глаз, как риска.

«Помню пески твои без передышки…»

Помню пески твои без передышкии нефтяные черные вышки.Помню тебя, полуночный арык.Нас облизал твой прохладный язык.И бесноватую помню луну.Согд [5] , ты стоял у нее на кону.Помню, как, встав над реки серебром,смуглая дева сверкнула бедром.Но позабыл я, чем кончилось лето,что по-над степью ушло, как комета.Только и помню, как скрипнул разокпод сарафаном твой сапожок.

5

Согд – междуречье Амударьи и Сырдарьи.

«Я Хафиза читал целый день и всю ночь…»

Я Хафиза читал целый день и всю ночь.Черный ангел любви, приходи мне помочь!И два черных крыла с инкрустацией звездразверни во весь свой удивительный рост.Горький ветер ночной буду пить допьяна,чтоб глаза мне безумная выжгла луна,что под утро над треснувшей глиной встает,раздавая степям беловатый свой мед.Ни на день, ни на ночь я смотреть не хочу,не хочу больше жить, доверяясь лучу.Я на ощупь пойду вдоль заборов твоих,где цикады звучат, как прощальный мой стих.

Мост Си-о-се [6]

Я свиданье назначил тебе близ моста Си-о-се.

Амирам Григоров
Я весь день пробродил на песчаной косе,взгляд бросая на мост Си-о-се.И глядел я и думал: огнем ты гори,славный мост Тридцать три!Да, огнем, Си-о-се, ты гори,пусть удар нанесет тебе СУ-33.Потому что я влип, как не влипнуть осе.Ты уходишь к родне за мостом Си-о-се.Как осу на игле, лихорадка трясет,и любовь к тебе – липкий предательский мед.Лег во весь непомерный свой ростнас с тобой разделяющий мост.Но когда ты вернешься назад,узкий нож я воткну ему в зад.Пусть он вскочит и вниз побежит по реке…Твой раствор на моей был замешан тоске.Камень твой в моей вымок крови.Свои арки, как зубы, в меня ты вдавил.Тридцать три – столько колотых ран…Пусть стоит без моста Исфахан.

6

Си-о-се – пол – мост тридцати трех арок. Знаменитый мост в иранском Исфахане.

Шахрисабз

Оазис – зверь в садов зелёной шкуре —подергиваясь, к ночи задремал.И не найти нигде дворец Тимура,лишь, как надгробие, гигантский цел портал.Хоть в арке брешь зияет, как разлукадвух половин. Когда закат пунцов,они друг к другу тянутся, как рукив татуировке изразцов.

«Мы приехали ночью, выключив фары…»

Ми приїхали поночі, рухаючись крізь пітьму,

караваном із трьох позашляховиків,

обійшли перевал, що лежав у густому диму

і прострілювався одним із піхотних полків.

С. Жадан
Мы приехали ночью, выключив фары,караваном из трех грузовиков,обойдя перевал, где горели пожарыи зачистка шла кишлаков.А младенец лежал в саманной пристройке,огонек в очаге то взвивался, то гас.И, когда подошла наша тройка,мать взяла его на руки, защищая от нас.А хозяйка двора принесла плов на блюде,в керосиновой лампе затеплила свет.– Твой ребенок, сестра, – инкарнация Будды.Мы пришли, чтоб его переправить в Тибет.Мать смотрела на нас недовольно и строгои в молчании думала пару минут.– Надо только воды взять в дорогу.Здесь его обломают, посадят, распнут.Для него мы насыпали угли в жаровню,расстелили по кузову пару ковров.И отец в небесах провожал свою ровнюяркой россыпью звездных даров.И, покуда по ровному вилась дорожка,мать дала несмышленышу грудь,и, в брезентовом тенте расшторив окошко,отыскала глазами вверху Млечный Путь.

Мигрант

Предвоенной весной он родился в горах,там, где облаком бродит над гребнем Аллах.Он растет, занимается выпасом коз,ждут его уже армия, свадьба, совхоз.Но империя тихо уходит домой.Рядом бой, и становится плохо с едой.Он берет у отца его старый рюкзак,мать целует, и так покидает кишлак.И до станции парня подвозит КАМАЗс перерывом в пути на ремонт и намаз.Стаей юркой беспаспортных птицкараван их проходит сквозь пару границ,и в конце длинной лестницы рельсов и шпалвидит Кремль. Это значит – Казанский вокзал.Видит город, который зачищен под нуль,и его бьет по почкам случайный патруль.Он кирпичную кладку кладет не спеша,и хозяин не платит ему ни гроша.И в Малаховке где-то он строит забор,слышит ночью созвездий ликующий хор,к продавщице ларька на свиданье спешит,нож втыкает в него подмосковный фашист.Он хрипит, но больница его не берет,он в ментовском «козле» на рассвете умрет.Но зато в алычовых хмельных небесахуже ждут его Будда, Христос и Аллах.

Вечер в Самарканде

Шах-и-Зинда средь выжженных бугровкак бы Сан-Марко на лагуне.Два сторожа там доедают плов,когда приходит кто-то юный,не местный. И его впускают внутрь.Средь изразцов он бродит по дорожке,пока тускнеет неба перламутри звезды загораются, как плошки.Уходит. И его на разговордва парня подзывают под чинару.Один – мечтает посетить Загорски к святости там приобщиться старой.Другой – бродячий хиппи из Литвы,что оказался вдалеке от дома.Он автостопом странствовать привыки переехал море на пароме.Пока они об этом говоряти ветерок шуршит листвой, как муза,предсказывают звезды им распадединого Советского Союза.Что с ними будет? Тот убит.А этот в Англии торгует анашою.А третий вспоминает прежний бытс какой-то чуть заметною тоскою.И думает: вот рухнула странаи стали все свободными, как птицы,но как же постарели временаи тесно, хоть распахнуты границы!