Неужели и впрямь не понимает?

– Ногу тебе перетянуть.

– Можно было мою рубашку...

Я покачал головой. Тонкий батист тут не сгодится.

– Так лучше выйдет. Теперь потерпи.

Минут десять я массировал ему голень. Наверное, Марку было больно, но он терпел. Потом я плотно замотал мальчишке ногу разрезанными вдоль рукавами. Не слишком туго, но чтобы поддержать мышцы.

– Спасибо, - тихо поблагодарил Марк.

– На том свете сочтемся, - отрезал я. Вот уж чего не люблю - когда благодарят. Словно привязывают благодарностью - с одной стороны приятно, а с другой и дальше выхода не будет, кроме как помогать.
– Штаны налезут?

Брюки у него были узкие, из плотной, крашеной индиго парусины. Конечно, на замотанную ногу они не налезли, пришлось распороть штанину.

– Вот теперь ты нормальный оборванец, - решил я, поглядев на Марка.
– Уже не так смахиваешь на высокородное дитя.

Марк испуганно посмотрел на меня.

– Не бойся, - сказал я.
– Мне, в общем, плевать, каких ты кровей.

– Почему вы... решили, что я высокородный?

– Да у тебя на лбу фамильное дерево нарисовано. Голубая кровь, фамильный дворец, все дела...

Он по прежнему был напуган.

Я вздохнул, и разъяснил:

– Марк, вот ты вроде обычный пацан. Одет неплохо, но не более. Грязный, тощий. Только я-то вижу, тебе вся эта грязь - как рубашка с чужого плеча. Порода в тебе есть. Благородные предки, камердинер, гувернантка по утрам умывает, охранник до двери нужника провожает... Что, ошибаюсь?

Марк молчал.

– Ну и Слово... сам понимаешь. Откуда тебе его знать? Один ответ подарили.

– И что?

– Ничего. Мне-то какое дело? Марк ты, или Маркус, мне едино. Хочешь расскажу, как все с тобой было? Отец твой граф или барон. Вряд ли принц из Дома, хотя... А матушка, небось, попроще. Бастарду тоже всякая судьба выпадает. Нет у папаши наследника - вот и растят в роскоши. Мало ли как сложится... вдруг придется род наследовать.

Мальчик молчал. Впился в меня темными глазами, выжидал.

– А потом вдруг получилось у аристократа. Законная жена дитя родила. И тут уж... стал ты обузой. Могли и прикончить. Но кто-то постарался, верно? Думаю, папаша твой добрым оказался. Спрятал тебя... на рудники отправил. Все лучше, чем помирать. Так?

– Не... не совсем...

Глаза у Марка заблестели. Ну вот. Довел пацана до слез.

– Перестань, - я присел рядом, и рукавом его же рубашки утер слякоть.
– Нечего жалеть. Жизнь крутитвертит, а Искупитель правду видит. Кого любит, того испытывает. У тебя все равно... такое сокровище осталось, что мне и не снилось никогда.

Марк тут же затих.

– Да не буду я Слово пытать... Скажи лучше, что ты чуешь при этом?

– Холод.

– И все?

– И все. Словно руку в темноту протянул, но знаешь, что должен найти. И находишь. Холодно только.

– Понятно. Значит, все равно, что жратву с ледника воровать. Ничего особенного.

И что это все мысли к еде сводятся? Марк уставился на меня. Удивленно сказал:

– Вы смеетесь. Вы же смеетесь!

– Да. А что, нельзя?

Он неуверенно улыбнулся:

– Нет, я не думал, что вы умеете. Вы все время такой мрачный.

– Знаешь, Марк, брось свое "вы". Я тебе не герцог, да и ты мне не принц. Оба мы беглые каторжники, один молодой, другой старый. Договорились?

Мальчик кивнул:

– Ладно. Ты прав, вор Ильмар.

– А ты молодец, бастард Марк, - вернул я любезность.
– Дворцов может и не наживешь, но и не пропадешь. Ты хоть что-то делать обучен?

– Кое-что.

– Например?

– Фехтовать. Стрелять.

Я не сразу его понял. Кто же ребенку оружие доверит?

– Из пулевика?

– Да.

– Тебя и впрямь в наследники готовили, - признал я.
– Что ж, полезное умение. Значит, воевать обучен. Дюжину-то начал?

Мальчишка сжал губы. Неохотно выдавил:

– Не знаю. Может быть.

– Это плохо, - я покачал головой.
– Пока точно не узнаешь, считай, что начал. Дюжине как счет ведут? Если ранил кого, и за неделю не помер - значит не в счет. Если не убил, а дал помереть... ну, вот если бы я тебя на улице страже бросил, так тоже не в счет. Это судьба. Но если точно не знаешь - считай, что убил. Так спокойнее.

– Я знаю.

– Хорошо. Диалектам обучен? Романский ведь тебе не родной, верно?

Марк промолчал.

– Не родной, чувствую. Да не беда, ты на нем говоришь здорово, не придерешься. Чуть по-ученому, словно выпендриваешься, но такое бывает. Славянский ты знаешь - раз с кузнецом говорил. По-галлийски говоришь?

– Oui.

– Иберийский, германский?

– Si, claro.

– Небось еще языки знаешь?
– предположил я.
– А?

Мальчишка кивнул. И в глазах у него мелькнула легкая гордость.