– Просто вы приходили за консультацией, а я тут поднимал истории болезней и вспомнил о вашей беременности, – выдаю сплав лжи и правды.

– Да-да, ну, я по вашему совету сходила ко всем врачам, и сейчас, тьфу-тьфу, всё в порядке, – отвечает довольно.

– Отлично, – сглатываю и всё-таки говорю: – Марина, вы не знаете, куда уехала Анна Николаевна?

Девушка молчит несколько секунд, и меня охватывает безумная надежда, которая, впрочем, тут же исчезает после слов:

– А она уехала?

– Да, она взяла несколько дней за свой счёт, – решаю не придумывать новое враньё, – но в отделении не могут до неё дозвониться, а вопрос срочный.

– Аня мне не говорила, – голос спокойный, даже равнодушный.

– Марина, если вдруг она будет с вами связываться, передайте ей, что я прошу позвонить мне, – говорю с нажимом. – Пожалуйста!

– Вы сказали, что её ищут в отделении, но звонить вам? – мне слышится намёк на какую-то насмешку, но, подозреваю, это просто потому, что у меня совесть нечиста.

– Я заведующий отделением, – отвечаю как могу ровно.

– Я в курсе, – вот теперь она уже совершенно точно улыбается, это слышно по голосу. – Конечно, передам.

– Спасибо, – выдыхаю в трубку.

Отключаюсь и, погипнотизировав телефон взглядом, всё-таки набираю Германа Эдуардовича.

Глава 20

Добрынин

Мне не везёт. Соболевский на звонок не отвечает. Или везёт? Честно сказать, я даже не знаю, чего больше в моих чувствах по этому поводу – разочарования, что ничего не выяснил, или облегчения, что словесная порка пока откладывается. Обольщаться не стоит, Герман за Аннушку меня на части порвёт, когда всё узнает – а он обязательно узнает.

И чем она его зацепила? Грустно хмыкаю. А меня чем? А всех остальных? Все пациенты, даже самые вредные, расплываются в улыбке, когда она заходит в палату. Ещё до того, как у нас начались отношения, я и сам столько раз ловил себя на том, что хочу улыбнуться, глядя на тоненькую фигуру и приветливое лицо.

Откинувшись в кресле, прикрываю глаза и вспоминаю, как увидел её в первый раз. Эта сцена до сих пор во всех подробностях стоит в памяти. Аня была такой… мягкой, нежной. Заснула прямо на стопке бумаг, на сонном лице отпечатался след от рукава, видимо, подкладывала под голову руку. А потом, в раздевалке, не смутившись ни на секунду, стояла передо мной без рубашки…

Мотнув головой, открываю глаза. Ниже пояса всё ноет. Скривившись, поправляю брюки.

– Можешь забыть об этом, – говорю вниз. – Тебе теперь светит только правая рука под воспоминания.

Делаю пару глубоких вдохов и поднимаюсь. Надо отнести истории обратно в архив. Номер Марины я себе сохранил на всякий случай. Названивать ей смысла нет, но пусть будет.

Мелькает мысль всё-таки быстро смотаться к Ане домой, но я не успеваю даже толком это обдумать – меня вызывают вниз, в отделение один за другим начинают поступать пациенты. Спустя час приходится срочно отправляться в операционную, а не успевает бригада отдышаться после одной экстренной операции, как мы тут же влетаем в следующую, ещё хуже.

Только сейчас, оставшись без своей постоянной ассистентки, я в полной мере осознаю, насколько незаменима она в отделении. Мне это и раньше было известно, но теперь… Аня знает всех смежных специалистов, всех резервных доноров, держит в памяти кучу номеров телефонов – да, всё это есть в соответствующих списках, памятках и документах, но пока их найдёшь.

К концу дня я уже с трудом разговариваю – голос хрипит, потому что всё время приходится повышать тон. Врачи и медсёстры сегодня косячат нещадно. Или не сегодня, а всегда – просто раньше все эти мелкие вроде бы проблемы решала Аня?

За окном уже темнеет, когда я, наконец, добираюсь до кабинета. Падаю на диван, прикрыв глаза рукой. Отдохнуть не получается – спустя пять минут слышу стук в дверь.

– Что? – хотел рявкнуть, но сил не хватает, и вместо этого выходит почти стон.

– Никита Сергеевич, – в кабинет заходит Надежда, держит в руках чашку, над которой поднимается парок, – хотела спросить у вас, выяснилось ли что-то?

Ставит передо мной на стол чай.

– Спасибо, – говорю тихо, тянусь за чашкой, делаю глоток горячего напитка и вздыхаю: – Садитесь.

Старшая медсестра выдвигает стул, присаживается, смотрит на меня внимательно.

– Мне… ничего не удалось узнать, – произношу упавшим голосом. – Я звонил подруге Анны и ещё одному человеку, её пациенту, они сдружились в последнее время. Вы, может быть, помните его? Соболевский, лежал у нас не так давно.

– Помню, – Надежда кивает.

– Ну вот, на звонок он не ответил и не перезвонил. Я, конечно, ещё попробую до него дозвониться… Марина, подруга, ничего не знает, – медленно кручу в руках чашку, поднимаю глаза. – Надежда Константиновна, вы ведь дружите с Анной Николаевной, она вам ничего не говорила? Может быть, упоминала что-то вчера?