Он поднимается с места тут же.

– Да, конечно, идёмте.

– Вы не поели, – качаю головой, – это ждёт…

– Я не голоден.

С сомнением смотрю на хирурга. Он совершенно точно слегка похудел. Ладно, взрослый мальчик, переживать ещё за него.

В кабинете, куда мы приходим, мне немного не по себе. Слишком тут… много воспоминаний. Но стараюсь сосредоточиться.

– Присядете? – Никита кивком головы указывает на стул, выдвигает его.

– Нет, пожалуй, не стоит, – делаю вдох. – Никита Сергеевич, я хочу перевестись.

– Куда?! – спинка стула под его руками внезапно издаёт отчётливый скрип.

Эм-м. Такой бурной реакции я не ожидала.

– Из ординатора в дежуранты. Как вы, возможно, помните, я была врачом-дежурантом, когда вы только пришли в отделение. Сейчас обстоятельства складываются так, что я бы предпочла вернуться к графику суточных дежурств.

Держу себя в руках, стараюсь спокойно глядеть на нервничающего заведующего. Ну в самом деле, он должен понимать, что это отличное решение в нашей ситуации. У врача-дежуранта восемь рабочих суток в месяц, стандартная ставка. Мы сможем пересекаться значительно реже.

– Аня…

– Анна Николаевна, – поправляю его.

– Анна Николаевна, я… прошу вас не делать этого, – он отводит глаза, но тут же опять смотрит на меня. – Пожалуйста. Мне сейчас очень нужна ваша помощь.

– Я не единственный хирург в отделении. Вы можете заменить меня одним из новых ординаторов…

– Нет! – резкими движениями поправляет воротник халата. – Не собираюсь я вас никем заменять!

– Никита Сергеевич, это наиболее подходящий выход из положения, – вздыхаю раздражённо, – ну будьте же разумны!

– Не могу, – он внезапно оказывается прямо напротив, я не успеваю среагировать, как одна рука уже обхватывает меня за талию, а другая ложится на затылок. – Не могу быть разумным рядом с тобой, – шепчет и прижимается к моим губам.

Возмущённо мычу прямо ему в рот, выворачиваюсь изо всех сил, и меня отпускают. Отпрыгиваю на шаг и с размаху влепляю ему пощёчину, так, что голова дёргается. Бью с такой силой, что даже ладонь вспыхивает, но мужчина не касается щеки, хотя на ней сразу начинает алеть след от моей пятерни.

– Если от этого станет легче, ударь ещё раз, – говорит тихо.

– Ты мазохист или просто идиот? – шиплю сквозь зубы.

– Я и не то заслужил, – он вздыхает и всё-таки слегка потирает место удара. – Тяжёлая у тебя рука, – улыбается криво и явно через силу.

– Иди ты… к чёрту! – отхожу ещё немного назад.

– Аннушка…

– Не смей меня так называть!

Губы горят, хочется прикоснуться к ним пальцами, но я сдерживаюсь.

– Я пыталась решить вопрос цивилизованно! Но с тобой… с вами, Никита Сергеевич, это просто невозможно! Заявление принесу сегодня вечером, – разворачиваюсь к двери, но мне тут же преграждают путь.

– Прости…те, Анна Николаевна, это больше не повторится! Я обещаю! Пожалуйста, – он смотрит на меня умоляюще, – вы можете отложить перевод? Хотя бы до конца месяца! Я не смогу без… без вашей помощи, вы же видели, что творится в отделении!

Чёрт! У меня не получается сопротивляться высказанной вот так просьбе. И в отделении правда сейчас сложно, согласна. А до конца месяца чуть больше трёх недель. Глубоко вздыхаю.

– Три недели. Не больше.

– Спасибо, – Никита отходит от двери.

Выхожу, сдерживая желание от души шваркнуть створкой о косяк.

Ближайшие несколько дней всё идёт спокойно. Добрынин держит слово, ни намёком не показывает, что нас связывало нечто большее, чем отношения двух коллег. Правда, я и не даю ему даже шанса нарушить обещание, потому что упорно не замечаю все просьбы зайти в кабинет к заведующему. Да и вообще, не до этого, работы полно.

Каждый вечер заезжаю к Соболевскому, который, как мне кажется, немного приболел, хотя упорно это отрицает.

– Герман Эдуардович, надеюсь, я не успела вам надоесть за эти дни?

Я разогреваю у него на кухне куриный суп, заранее заказала в неплохой кулинарии неподалёку. Герман с удовольствием наблюдает за мной, смеётся:

– Дорогая моя, да вы что! Нам, старикам, только дай возможность – всё внимание захватим.

– Вы не старик, – говорю ворчливо, – а мужчина в возрасте.

Что-то мне не нравится, как в последнее время он себя чувствует. Ему бы лечь в больницу на обследование, но Герман наотрез отказывается.