У меня округляются глаза. Нет, вы это слышали? Максим Воронцов, местный мачо и альфа-самец, извиняется! Да не просто дежурно, а прям от души. Проникновенно так, с чувством.

Фраза "взбесился" конечно несколько смазывает впечатление, но сойдет для сельской местности. Или какой он там…

— Ладно уж, — бурчу я, пряча глаза. — Проехали. С кем не бывает. Я все понимаю.

— Нет, погоди! — он вдруг хватает меня за руку, несильно сжимая пальцы. — Я правда хочу загладить вину. Слушай, мама вроде задремала… Может, прогуляемся по саду? Там такой воздух сейчас, м-м-м… И пруд с лилиями, ты видела? Короче, я в своих инста-дневниках полный ноль, все никак доснять не могу. Но для тебя, так и быть, экскурсию проведу. Как тебе идея?

У меня брови на лоб лезут. Это что еще за новости? То огрызается как бешеный, то гулять зовет романтично. С прудом и лилиями, ни много ни мало! Экскурсию он мне проведет, ишь ты. Совсем башню снесло человеку на фоне стресса.

Хотя… А почему бы и нет? Раз уж взялись играть влюбленную парочку, надо соответствовать. Будем гулять, сливаться с природой, инсту окучивать опять же. Глядишь, и поверю ненароком, что у нас все по-настоящему. А что? Должна же и Золушка иметь право на свою долю волшебства!

— Идет, — киваю я, глядя Максиму прямо в глаза. — Гуляем. Показывай, где тут у вас лилии с воздухом свежим водятся. Только руку не распускай особо — сам ведь просил "не влюбляться".

Максим как-то странно хмыкает и отводит взгляд. Но руку мою не отпускает. Наоборот, вцепляется крепче — и тянет к выходу из комнаты.

15

Мы неспешно бредем по саду, и я украдкой любуюсь Максимом. Надо же, какой он сейчас… умиротворенный, что ли. Спокойный и задумчивый. Совсем не похож на того напыщенного индюка, каким любит казаться на людях. Может, стресс так подействовал? Или просто маска наконец дала трещину?

— Вон там, видишь, старый дуб? — Максим указывает на огромное раскидистое дерево чуть поодаль. — Когда мне было лет десять, мы с отцом построили на нем шикарный домик. Я тогда Гекльберри Финном бредил, все приключений хотел. Вот батя и предложил — давай, мол, замутим тебе персональный штаб. Будешь там свои мальчишеские секреты хранить, план побега из дома составлять.

Я невольно улыбаюсь, представляя маленького Максима, увлеченно таскающего доски и гвозди. Небось, весь перемазался, исцарапался, но глаза горят от восторга. Чудо, а не ребенок.

— И как, построили? — интересуюсь я, подыгрывая его ностальгическому настроению.

— А то! Батя у меня мастер на все руки был. Да и я не промах. Такой домик соорудили — закачаешься! С окошком, крышей, даже с подобием мебели. Я туда свои самые ценные вещи сносил — камушки всякие, значки, марки. Карту пиратских сокровищ рисовал. Эх, золотое было времечко!

Максим мечтательно вздыхает, а я украдкой любуюсь его лицом. Надо же, даже морщинки разгладились, будто и не было всех этих лет. Сейчас передо мной тот самый мальчишка с фотографий — озорной, любознательный, полный надежд.

— А еще отец учил меня стрелять из лука, — продолжает меж тем Максим, увлекшись воспоминаниями. — Вон там, на той полянке. Сам сделал мишени, расставил, показывал, как правильно натягивать тетиву. Я поначалу все никак не мог приноровиться, только руки себе обдирал. Но батя не сдавался. Раз за разом объяснял, поправлял. В итоге я стал лучшим стрелком в летнем лагере. Даже грамоту получил.

Я молчу, боясь спугнуть его внезапную откровенность. Неужели Максим и правда решил поделиться со мной чем-то настолько личным? Своими детскими воспоминаниями, мечтами, победами? От этой мысли почему-то теплеет в груди. Словно меня подпустили к чему-то очень хрупкому и ценному. Словно мне доверились.

Я не выдерживаю и тихонько сжимаю его ладонь. Максим вздрагивает, будто очнувшись, и смотрит на меня с удивлением. А потом неуверенно улыбается краешком губ:

— Что-то я расчувствовался. Батю вспомнил, вот и накатило. Он у меня хороший был. Строгий, но справедливый. Жаль, мало мы с ним успели…

Он осекается и отводит взгляд. И до меня вдруг доходит — Максим ведь ни разу не упоминал своего отца в настоящем времени. Всегда говорил "был", "учил", "делал". Неужели?..

— Прости, — бормочу я, чувствуя, как краснею. — Я не знала, что твой папа… Соболезную.

Максим невесело усмехается и пожимает плечами:

— Да чего уж там. Двенадцать лет прошло. Авиакатастрофа. Я тогда как раз школу заканчивал. Помню, как на выпускном дурак дураком стоял — и принять не мог, что батя не придет. Что его вообще больше нет. Дикая несправедливость, думал я тогда. И злился страшно — на весь мир, на Бога, на обстоятельства. А потом… Потом ничего. Притерпелся. Принял как данность.

Он так легко об этом говорит, даже с какой-то насмешкой. Но я вижу, как подрагивают у него губы, как он упорно пялится куда-то вдаль, стараясь не встречаться со мной взглядом. И сердце мое обливается кровью. Бедный, бедный Максим! Потерять родного человека в таком возрасте, остаться без поддержки и понимания… Даже представить страшно.