Шрифт:
24
Много чего мной пережито. И много чего познано. Но не напрасно ли, если всё это уйдёт вместе со мной?
25
Вчера вечером умер Николай. Или ночью.
Он поворчал по своему обыкновению на погоду, чмокнул Клементину в висок, пожелал мне доброй ночи, лёг… и не проснулся.
Поистине, смерть, достойная безгрешного младенца.
26
Клементина, конечно, рыдала. Но жалела, естественно, не отца, а себя, осиротевшую.
27
И я не жалел Николая. Не видел я, чтобы жизнь его радовала. Его ничто не интересовало.
Разнообразие в его дни вносил ревматизм, но сие разнообразие было мучительным.
28
Невероятно! Сегодня в пшеничной лепёшке мною был найден золотой перстень.
До сих пор решаю: стоит ли он сломанного зуба.
29
Нет, не стоит! Он не налез ни на один мой палец.
30
У нас с Клементиной будет ребёнок.
31
Ему я оставлю всё написанное мной.
32
Человек уходит за горизонт. Возвращается и перед смертью подзывает сына.
–– Там, за горизонтом, лес, –– сообщает он ему.
Через некоторое время сын, собираясь идти по стопам отца, заявляет:
–– Пойду узнаю, что там за лесом.
33
Я решил всё прочесть Клементине.
34
–– Что скажешь? –– спрашиваю.
И вижу в её больших глазах притаившийся страх. Она молчит.
–– Тебе страшно?
–– Немного, –– признаётся она. –– Я боюсь, но не могу понять, чего.
–– Чего или кого? –– уточняю я. –– Надеюсь, ты не меня боишься?
–– Что ты! Я тебя совсем не боюсь… Я … люблю тебя.
–– За что?
Клементина растерянно хлопает ресницами.
–– Ну как… за что… Ни за что… То есть, за всё. Ты умный, красивый, сильный. Тебя нельзя не любить.
–– Скажи, а если б я был глупым, уродливым и слабым, то тогда б ты меня не любила?
Прильнув ко мне всем телом, Клементина смеётся.
–– Нет, –– говорит она. –– Если б ты был глупым, уродливым и слабым… то это был бы уже не ты.
35
Поднявшись сегодня на рассвете, я вдруг понял: мне пора уходить.
36
Что же случилось со мной?
Не знаю…
37
И что меня держит?
Долг, обязанность, привычка… И ещё многое, очень многое!
Например, годы.
Годы держат меня: тепло и уют ослабляют мои старые ноги.
Страсть к женщине держит меня: красота её и молодость ослепляют мой разум и взор.
Отцовство держит меня: желание видеть улыбку и слышать лепет сына не даёт мне собраться в дорогу.
Нет, не держит, но связывает!
Именно поэтому надо бежать…
38
Отпусти меня, моё счастье!
Не под твоей звездой рождён был я.
Не для меня зажглась ты, о прекрасная!
39
Когда мы предаём самих себя, совесть нас не мучает.
40
Я всем приношу одни несчастья.
41
Недели две назад, когда римляне с криками «Смерть атеистам!» избивали в городе христиан, мы с Клементиной укрыли оного из них у нас в доме. Он был молодой, совсем ещё мальчик. Всё плакал о родителях, которые, по всему, не спаслись. Под хитоном он прятал какие-то свитки. Когда он уснул, я полюбопытствовал, что в них сказано. И каково же было моё удивление, когда на одном рваном куске грязного пергамента я прочитал о себе.
«Иуда приобрёл землю неправильною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его. И это сделалось известно всем жителям Иерусалима. В Книге Псалмов написано: «Да будет двор его пуст, и да не будет живущего в нём».
И это ещё одна причина, почему я решил уйти. Как бы им не вздумалось исполнить то, что предсказано.
Я не имею права рисковать Клементиной и нашим сыном.
42
–– Неужели ты совсем меня не любишь?