Шрифт:
Мне надоела жизнь бродяги, жизнь беглеца…
Я хочу иметь свой дом на берегу моря. Хочу, чтоб у меня была жена… и ребёнок. И чтобы под вечер мы с ним кормили чаек свежим хлебом.
12
Что мне собираться? Записки за пазуху, сандалии на ноги и – в путь!
Пора…
13
Нелегко будет описать вчерашнее. Столько всего произошло.
Я был уже готов покинуть дом, как в комнату прокралась Сима.
–– Уходишь, –– прошептала она.
–– Ухожу, –– подтвердил я, также шёпотом.
–– Прошу, возьми меня с собой, –– и, приблизившись ко мне, Сима обожгла моё лицо порывистым дыханием.
–– Думала я, –– продолжала она, задыхаясь, –– думала побороть свои чувства, да, видно, не в силах противиться им.
Я растерялся. Кто бы мог подумать, что за её неприязнью ко мне скрывалось…Бог знает что.
–– Сима…–– голос мой дрогнул. –– Я не могу…
Она вцепилась в мою одежду и повисла на мне, как испуганная кошка на пологе.
–– Любимый мой…Единственный… Не отталкивай… Не бросай…
Я догадался, ещё чуть-чуть - и сорвётся на крик.
–– Хорошо, –– сказал я. –– Иди, собери всё необходимое в дорогу. Только тихо…
Отправив Симу, я помедлил мгновение… и выскользнул в окно…
14
(Я наблюдаю за собой. Я себя изучаю. Познаю… Задаю себе вопросы о себе. Простые вопросы и сложные. И честно пытаюсь на них отвечать…
«Почему, Иуда, ты боишься смерти?»
«Вовсе я не боюсь смерти. Я боюсь лишиться жизни. Это не одно и то же».
«Но ведь тебе, Иуда, жизнь твоя не нравится?»
«Кто отрицает? Мне моя жизнь положительно не нравится. Но другой у меня нет и не будет. А я хочу жить. И наблюдать за собой. Изучать себя. Познавать…»)
15
И выскользнул в окно, где меня, по всему видать, давно поджидали. Человек шесть… Не проронив ни звука, они бросились ко мне. Они бросились с разных сторон… И я, храня молчание и понимая, что сопротивляться бесполезно, всё же упрямо отбивался, не давая себя схватить. Отчаянье придало сил. Я дрался, как в детстве, пуская в ход даже зубы, пока один из них не нанёс мне удар по затылку. Он ударил чем-то твёрдым и тяжёлым. Ноги мои подкосились. Меня заботливо подхватили и куда-то быстро поволокли. Потом с размаху «погрузили» в тележку, и только в ней я окончательно лишился чувств.
16
Ввели в просторную светлую залу и усадили в кресло из красного дерева. Напротив, в таком же кресле, развалился тучный мужчина с косым шрамом под единственным глазом. Он впился в моё лицо карим оком. Он впился в моё лицо карим оком, и я не без труда выдержал его жадно изучающий взгляд.
Двое внесли и поставили между нами столик с фруктами. Бесшумно удалились.
Он заговорил, и говорил долго, лениво и как бы нехотя.
–– Сразу хочу успокоить, здесь ты в полной безопасности. Ничего плохого мы тебе не сделаем. Скорее наоборот… Если мы и причинили кой-какие неудобства и привезли сюда против твоей воли –– поверь, это вынужденная необходимость. Мы не могли поступить иначе и готовы…
–– Да кто мы-то? –– набрался смелости я его перебить. –– И что вам от меня нужно?
Он помолчал. Так обычно пережидают внезапный грохот грома. И ответил:
–– Мы благочестивые евреи. Патриоты и ревнители Моисеева закона.
И только тут, сопоставив всё увиденное и услышанное вместе, я вдруг понял, кто именно сидел передо мной. Ну конечно… Сердце на мгновение замерло и после учащённо забилось.
Это был Менахем, сын Иуды из Гамалы, единственный оставшийся в живых предводитель зелотов.
Мне стало дурно.
17
Религиозные фанатики, мечтающие восстановить самостоятельность Иудеи путём вооружённого народного мятежа. Они устраивают бунты и погромы против местной знати и наместников римской власти. Они призывают к насилию. Они жаждут крови. Они не ведают жалости и, убивая богатых, освобождают рабов и уничтожают долговые записи.
За голову Менахема, римляне назначили денежное вознаграждение, растущее из года в год, от бунта к бунту.
18
Между тем Менахем продолжал говорить, и в голосе появлялись властные нотки.
–– Со времён Помпеи наша земля под железной пятой Рима. Иудея превращена в провинцию. Это унизительно и невыносимо. Но скоро мы положим этому конец. И, как ни странно, ты можешь помочь нам приблизить долгожданный час освобождения. О тебе мы знаем всё. Абсолютно всё. И понимаем, что взывать к твоему чувству патриотизма бесполезно. Ты начисто его лишён.