Мы сворачиваем в очередной длинный коридор и попадаем практически в галерею. На стенах висят только картины, но уже без изображений магических битв. Пейзажи, портреты предков, семейные картины. Я не успеваю их рассмотреть, так как мы идём слишком быстро, но одна из них кажется другой. Ещё издалека видно, что холст занавешен длинной чёрной тканью.

— Стой, стой… — я тяну Арэна за руку, останавливаясь в нескольких шагах от картины. — А… что это?

— Я не думаю, что… — он не договаривает и тяжело вздыхает. Знает же, что мне слишком интересно.

— Одним глазком, ладно?

Я подхожу ближе и приподнимаю ткань в попытке увидеть хоть что-нибудь. Роста катастрофически не хватает, удаётся рассмотреть только малую часть в виде синей одежды. Я оборачиваюсь и смотрю на Арэна в немой просьбе. Он кидает на меня неодобрительный взгляд, но после состроенных домиком бровей на моём лице всё-таки помогает.

На холсте изображён молодой мужчина, лет 23–25 не больше, светловолосый, с глазами цвета изумрудов. Не в силах удержаться, я издаю удивлённый вздох и тихо шепчу:

— А кто это? Ты знаешь?

— Это… — Арэн колеблется, но всё-таки говорит. — Кристоф. Кристоф Розенкранц.

Замираю на месте, и пазл в голове складывается мгновенно. Блондин, зелёные глаза, как у Иладара, военная форма, медаль на груди. Значит, передо мной портрет Розенкранца младшего, только вот…

— А почему портрет тканью накрыли… — последние слова я говорю уже тихо, понимая, почему.

— Вторая темноэльфийская война, — ректор отвечает сухо, снова накрывая портрет.

Делаю пару шагов назад и оборачиваюсь. Лицо Арэна напряглось: губы сомкнулись в тонкую линию, брови нахмурены. Уже хочу задать несколько вопросов, но он молча берёт меня за руку и ведёт дальше по коридору. Не расскажет, и спрашивать не стоит.

Мы пробираемся без особых проблем, пока наконец не выходим в сад. Прохладный утренний воздух заставляет меня поёжиться. По земле стелется туман, влажный воздух наполняет лёгкие свежестью, листья деревьев мерцают от росы, а цветы будто бы укутаны в серебристую вуаль. Насколько же огромна территория поместья? Не удивлюсь, если у них тут и пруд собственный есть.

— Мы не забрали твоё пальто и мою шаль, — говорю я, потирая голые плечи руками.

Арэн останавливается и оборачивается ко мне, его глаза кажутся чуть светлее в утреннем свете.

— Если хочешь, мы можем попросить их принести.

— Нет, нет, не стоит.

Мне холодно, но всё равно отказываюсь. Если мы сейчас позовём кого-нибудь из слуг, значит, они поймут, что мы уходим. Возможно, задавать вопросы не станут, но сталкиваться с ними всё равно не хочется.

Чем дальше мы идём, тем холоднее мне становится. На улице всё же середина осени. Я слегка дрожу, и Арэн, заметив это, снимает свой сюртук и нежно накидывает его на мои плечи.

— С-спасибо, — тихо отвечаю, а у самой зуб на зуб не попадает.

— Если ты заболеешь, я себе этого не прощу, — он делает паузу, видимо придумывая оправдание своим мягким словам. — Тогда пропуски будут.

— Тебя волнует только это?!

Не верю ни единому слову. Учитывая, как он за меня печётся, дело, возможно, не только в учёбе. Хотя, если я действительно заболею, то пропущу парочку занятий с Фельдом. Это звучит не так уж и плохо.

— Да, — отвечает он, но, увидев моё недовольство, вздыхает. — Нет, просто не хочу, чтобы ты болела.

На моём лице красуется довольная победная улыбка. Признал всё-таки, приятно. Собираюсь ответить, как вдруг слышу позади крик:

— Господин Деван!

Резко оборачиваюсь и вдали вижу фигуру одного из слуг. Мужчина стоит на лестнице и машет рукой, пытаясь привлечь наше внимание.

— Нет, сейчас нас догонят, и мне придётся остаться! — говорю я в панике. — Бежим отсюда!

Я сразу же хватаю Арэна за руку и тащу вперед в попытке скрыться, хотя нас уже обнаружили. Ректор же искренне не понимает, почему я так себя веду, и стоит на месте.

— Это глупо!

— Глупее будет оправдываться, что мы делаем в саду ранним утром, — шиплю я, потянув его за руку ещё сильнее.

Он вздыхает, пусть и раздражённо, но поддаётся моему безумному порыву. Мы мчимся через сад, по узкой дорожке, усеянной листьями, которые хрустят под ногами, и воздух наполняется нашим тяжёлым дыханием.

— Ты невыносима, — говорит он между вздохами.

— От невыносимого слышу, — отзываюсь я, не удержавшись от улыбки.

Добежав до ворот, мы сбавляем темп и останавливаемся. Я замираю и еле дышу, смотря на охранников. Один из них ещё сонно курит, второй же сидит в небольшой пристройке, попивая чай. В голове проносится мысль, что сейчас они нас не выпустят и оставят в этой изящной клетке под названием поместье Розенкранц. На самом же деле курящий охранник лишь кивает Арэну и открывает ворота, выпуская нас наружу.