– Что полюблю тебя, – шепчет Эштон, глядя мне в глаза.

Начинаю часто и коротко моргать, пытаясь прямо сейчас не разрыдаться. Но это дается мне все сложнее.

– Ты собираешься использовать меня ради мести, Эштон! – срываюсь я. – О какой любви мы говорим? Разве что о твоей любви к Лизе?

– Хлоя…

– А ты подумал обо мне? О том, почему я была с Фрэнком так долго? Почему после того, как он трахнул меня прямо в своей машине, а пару минут спустя прокатил на бампере человека, я оставалась с ним?

Его глаза бегают по моему лицу, а дыхание становится рваным.

– Нет, правда? – Мой голос срывается.

– Он должен ответить за содеянное, – сквозь зубы произносит Эштон.

– Ценой моей жизни?

– Ты не понимаешь. – Он отходит от меня и вновь проводит руками по волосам.

– Не понимаю чего? Мне было девятнадцать, Эштон. Моя мама умерла, а отец запивал боль от потери. Я должна была сделать все, чтобы показать ему, что со мной все в порядке. Что я смогу жить дальше. А потом эта вечеринка. Рассказать тебе в мельчайших подробностях, как Фрэнк уложил меня под себя и жестко вошел, пока я орала, пытаясь выбраться из-под его тяжелого тела? Какие звуки он издавал? Что говорил? Или тебя наверняка больше интересует та часть, как я захлебывалась его спермой, когда раздался оглушительный звук бьющегося стекла и женский крик? Это тебя интересует больше, правда? – практически кричу я. – А знаешь, что он сказал после этого, когда мы увидели чье-то обездвиженное тело? Что если я заикнусь отцу, что он меня изнасиловал, то его папочка-прокурор сделает так, что в аварии буду виновата я и мой отец потеряет все. Но тебя ведь не волнует причина, по которой я терпела его целых три года, да? Тебя не волнует ничего, кроме мести. Вот только Лиза мертва. Она умерла. Ее нет. А я здесь. Жива. Но ты готов мстить за ту, которой уже никогда не будет, ценой моей жизни. Так о какой любви идет речь?

Мне больше нечем дышать. В груди саднит.

– Лиза заслуживает того, чтобы этот ублюдок понес наказание, – рычит Эштон.

– Лиза? – Делаю глубокий вдох. – А как же я? Я не заслуживаю? После всего, через что он заставил меня пройти, ты сейчас действительно думаешь лишь о мести за нее? – К концу предложения мой голос срывается на крик.

Эштон проводит руками по волосам:

– Хлоя…

– Ты никогда не сможешь полюбить кого-то так же, как любишь ее, – зажмурившись, шепчу я. – Мы с самого начала были обречены.

Распахиваю веки и позволяю себе в последний раз взглянуть ему в глаза. Пытаюсь навсегда запомнить каждую черту его лица. Впитать его аромат. И никогда не забывать того, что было между нами. А затем делаю шаг назад.

– Хлоя, – снова повторяет Эштон, смотря на меня глазами, полными отчаяния. Он протягивает ко мне ладонь и касается ею моей щеки.

Я вновь на мгновение закрываю глаза и прижимаюсь к нему. Одинокая слеза струится вниз, пока сердце обливается болью.

– Останься. – Его голос звучит как мольба.

– Ты сказал, что у каждого человека должен быть выбор, – шепчу, распахивая веки и сглатывая гравий в горле. – Так вот, я выбираю себя.

Глаза Эштона блестят от слез, когда я делаю шаг назад. Больше не оглядываясь, я возвращаюсь в прихожую, где беру сумочку и свой телефон, а затем открываю дверь и ухожу.

Выйдя на улицу, ощущаю лишь пустоту.

Словно я труп, у которого по какой-то неведомой причине все еще есть пульс.

Говорят, первая любовь всегда разбивает сердце. Но никто не говорит о том, что она буквально вытаскивает его из груди и бросает под поезд, чтобы тот проехался по нему пару сотен раз, пока от этого самого разбитого сердца не останется лишь маленький осколок.

Но есть и хорошая новость: теперь я не стану добычей торговцев людьми, ведь только что благодаря Эштону Уильямсу у меня стало на один орган меньше.

Приглушенный теплый свет настольной лампы озаряет спальню, где я не был три года. Большая кровать, на которой я лежу, застелена лавандовым покрывалом, а белая подушка подо мной все еще пахнет Лизой. И не говорите мне, что это невозможно. Я ощущаю ее запах повсюду.

Сквозь щель между шторами в мелкий цветочек вижу в окне перед собой хмурое небо. Темные тучи стремительно несутся по полотну, пока таким же галопом несется мой пульс.

Три года я не мог найти в себе силы переступить порог этой комнаты. Три года я провел словно во тьме. Три года, как я в последний раз касался девушки, которую люблю сильнее своей собственной жизни.

Время не лечит. И оно точно не притупляет боль.

Чувство вины за ее смерть никуда не делось. Боль внутри меня все еще снова и снова ломает грудину. И это будет со мной до тех пор, пока это чертово сердце внутри бьется.

Прикрываю веки и жадно вдыхаю запах подушки. На глазах выступают слезы. В груди лавой растекается отчаяние.

Все вокруг твердят, что я должен идти дальше. Моя жизнь продолжается. Но это все хрень собачья.

Я так не смогу. Жить без нее не смогу.

Конечно, классно думать об этом после того, как уже переспал с другой, Эштон, молодец.

К горлу подступает тошнота. Я зажмуриваюсь и утыкаюсь носом в подушку. С губ срывается громкий крик. От боли, отчаяния и отвращения к самому себе. Воспоминания то и дело проносятся перед глазами.