– Ну ладно, если ты просишь… Повстречался я с ней еще до вступления в Лебединую Дружину… Нет, пожалуй, начну с другого. В детстве меня обучал фехтованию старый рыцарь Бруцвик, из свиты Вокил. Меня, да сына лорда, с которым мы были приятелями. Бруцвик знал наизусть названия более тысячи ударов мечом, сейчас, наверное, знает больше, если еще жив. Феноменальная была у старика память! – Барриор шумно отпил из кружки и продолжил. – Так вот. Рубились мы и друг с другом, и с деревянными чурбаками и с коровьими тушами. Однажды… Когда мы тренировались… Атилла, ну, то есть лорд Вокил, вернулся с охоты. Кучи забитых им зверей были за его спиной, на телегах. А еще он принес на вытянутых руках распоротого клыками вепря пса, Принц, кажется, его звали. И приказал сыну добить его.

– И что?

– Не делай вид, что тебе эта история интересна.

– Заканчивай, раз начал.

– А что? – Барриор качнулся, но Колцуна придержала его за плечо. – Знаешь, я теперь думаю, что сам Атилла ранил пса, а никакой не вепрь. Знаешь… чтобы проверить сына на прочность. Если бы Чигара взял меч, он бы его остановил, Близнецами клянусь.

– А он?

– Чигара не смог убить пса, бросил меч.

– Ты…

– Я взял меч и добил несчастное животное. Финтом таким, красивым. Как Бруцвик учил. Голову с плеч!

– Странно, что Чигара тебя теперь недолюбливает, да?

– Милосердие, понимаешь? Я не хотел красоваться, ничего такого, просто… Само собой так получилось.

– И…

– Атилла подарил мне этот меч. Не знаю. То ли ему понравилась моя решительность, то ли он не хотел, чтобы его сын когда-либо касался этого страшного оружия. Не знаю. С этим мечом я потом сбежал из города. Потом присоединился к Лебединой Дружине. Все, конец истории.

– Постой. Почему ты назвал меч Кларой?

– Мне просто нравится это имя.

– Собаку ведь не Принц звали, да? Ты это выдумал, ее звали…

– Да заткнись ты уже.

– … Кларой?

– Нет. Я же говорил, что ты ничего не поймешь? – пробормотал Барриор. – Говорил же?

– Много воевал? – сменила тему Колцуна.

– Ага. В Мюръ, Бревалле-Нойде, Блаширхе, Оскир. Все эти битвы прошел. Бились мы так: самые храбрые и умелые стояли в первом ряду, потом – по убыванию и храбрости и, знаешь, умелости. Всего пять рядов пехоты.

– А ты в каком ряду стоял?

– Бестактный вопрос.

– В пятом?

– Да.

Барриор еще больше помрачнел и, к удовольствию Ноктича, с удвоенным энтузиазмом налег на вино. Со стороны помоста зазвучала скрипка. Мелодия кружилась в неспешном ритме опадающих листьев и парящих черных птиц, словно вырезанных ножницами на гладкой ткани неба; каждая нота как темное откровение.

– Хорошая песня. Мы с братишкой Люцем частенько под нее выпивали. За этим самым столом. Пили, как сволочи, бывало, – сказал Барриор, проводя пальцами по вырезанным на столе двум буквам.

– Ты поэтому этот стол выбрал?

– Пили, как сволочи, – подтвердил он и, видимо, решил, что на сегодня с него хватит.

Колцуна едва успела убрать миску с остатками гульгуляша, когда на это место шлепнулось лицо великого воина Барриора Бассорба.

***

Несмотря на все смехотворное франтовство наемников было в них что-то отталкивающее, что-то болезненно чужеродное. Улыбки как зияющие раны, в дыхании чудятся нотки падали.

Чигара, по приказу отца взявший на себя обязанности кастеляна, выделил дружинникам комнаты в северном крыле особняка, потом проводил их в общую трапезную. Вечерело, поэтому слуги подали холодные остатки обеда – Вокил никогда особо не заботились об изысканности блюд или грамотной сервировке, оставив эти глупости выскочкам Дуло. Их пища была проста и безыскусна.

На стенах Трапезной, словно напоминание о не знающей промаха руке дарителя, висели черные медвежьи шкуры и желтые оленьи черепа. Кроме них единственным украшением была картина с всадником на боевом туре. Великанских размеров зверь, как и его наездник, был облачен в бронзовые латы. Лак, покрывавший картину, шелушился от старости и походил на крокодилью кожу.

У всадника не было правой стопы. Кроваво-красная шпора, которой он подгонял зверя, была надета на культю.

– Экое кошмарное чудовище! – сказал тот, кого называли Удивительно. На его уродливом, покрытом оспинами лице сияли небесным светом нежные глаза, в окружении пушистых, как у девицы, ресниц.

Чигара посмотрел на Удивительно с презрением. Конечно, как же, этот наемник, как и остальные, трусливо прятал свой мнимый недостаток за другим уродством – неестественной, павлиньей вычурностью. До обеда он скрывал свое лицо под полумаской из меди и золота, изукрашеной травлеными кислотой узорами и драгоценными камнями; снизу нее, прикрывая нос и губы и шею, висела кольчужная вуаль. Какой позор.