Шрифт:
После чего открыла дверь.
— Марфа…
Бабушка ахнула за спиной.
А я, преисполненная решимости, выставила корзину на лестничную площадку. Вернувшись в дом, прижалась к двери спиной.
Настасья Павловна покачала головой.
Она ещё не успела ничего сказать, как я быстро вышла на площадку и занесла цветы в квартиру.
Пробыли они в коридоре секунд пятнадцать. Потому что я снова выставила их наружу.
И, чтобы не передумать в очередной раз, повернула замок на несколько оборотов, создавая иллюзорное препятствие.
— Марфа, ну что ты…
— Бабуля, это цветы от очень нехорошего человека.
— И поэтому ты не знаешь, что с ними делать?
Не знала я. Честно.
Чувствуя, как слабеет воля, прошла на кухню, схватила недопитый чай и сделала несколько глотков. Почти остывшая жидкость облегчения не принесла. Я прикрыла глаза и сосчитала до десяти.
Не помогло. Сила воли не крепла.
До двадцати.
Та же история.
До тридцати…
Бабушка молча за мной наблюдала.
Да, иногда лучше ничего не говорить и не спрашивать.
Я посмотрела на стол. На чашку. Прикрыла глаза.
И снова направилась к двери. Цветы-то точно ни при чём! Стоят в холоде, брошенные и забытые.
Как оказалось — не брошены и не забыты.
Кто-то шибко быстрый уже утащил корзину.
Растерянно моргая, я смотрела на пустую лестничную площадку.
Мне же не хочется плакать? Верно?
Глава 17
Я смотрела на небольшой дорожный чемодан.
Вроде бы всё необходимое собрала.
Уезжала всего на три дня, а вещей получилось…
— Приедешь — расскажешь. Всё, о чём темнишь. Я, пожалуй, на дачу уеду.
— Может, меня подождёшь?
— И когда ты вернёшься?
— В воскресенье. Ближе к обеду.
— Угу. А потом за учебники засядешь. Нет уж, одна поеду.
— Ба, мне не нравится эта идея.
Бабушка отмахнулась.
— Дом протоплю, посмотрю, что да как. Три недели, считай, не были.
День не заладился с утра. Илья Николаевич позвонил перед первым уроком. Увидев незнакомый номер, я хотела уже ответить. Мало ли, может, кто-то из родителей. Сработала чуйка. Я замедлилась всего-то ничего.
Звонок сбросили, и почти сразу же пришло сообщение.
«МарьИванна, заеду в 16–00».
«Хорошо. И вам здравствуйте, Илья Николаевич».
Я не убирала телефон. Продолжала смотреть на экран.
«Извини, я только проснулся. Голова плохо соображает. Вчера мальчишник был».
Ах, мальчишник… Ну конечно! И наверняка со стриптизёршами. Весело было им. Конкретно — Илье Николаевичу.
Мне-то что? Я чего разозлилась-разволновалась? Представила, как доблестный прокурор Турисов пялится на голые тить… ой, груди другой девушки?
Серьёзно! Какое дело, как он проводит вечера? И с кем…
Тогда почему в груди предательски потянуло? В той области, где сердце и мифическая душа находится.
Я сжала телефон сильнее. Надо что-то написать в ответ. Колкое. Можно даже едкое.
Но слова не подбирались, и я отложила его в сторону.
Лишнее…
Мне бы вечер простоять. День и ещё утро. А дальше мы расстанемся. Как говорят мои малышарики — на веки вечные.
— Марфа Ивановна, вам плохо?
У стола остановилась Света. Очень внимательная и тихая девочка, отличница.
— Всё хорошо, Свет.
— Вы бледная. Может, вам к медсестричке сходить? Или давайте мы с Соней водички из буфета принесём?
Господи, я сейчас точно расплачусь.
Илья Николаевич заехал ровно в 16–00. У меня была мысль подождать его на скамье у подъезда. Не хотела, чтобы он поднимался и снова встречался с бабушкой. Но моя любимая женщина решила уехать на дачу чуть раньше, за что я ей мысленно сказала «спасибо».
Я стояла в коридоре и смотрела на часы. Из вредности отслеживала время.
Илья Николаевич, будь он неладен, был пунктуален до неприличия.
— Привет…
Он сделал шаг вперёд, намереваясь зайти, но я перегородила путь.
Нечего… После своих стриптизёрш-то.
— Бабушки дома нет, здороваться не с кем.
— Что же ты такая вредная-то, МарьИванна?
Одно дело — вредничать осознанно, играя. И другое — услышать нелестную характеристику в свой адрес.
— Вам что-то не нравится, Илья Николаевич? — я расплылась в приторной улыбке, мысленно приказывая себе тормозить.