У мамы задрожала рука.

– Ха, - сказал я, чтобы что-то сказать.

Мама не проронила ни слова, а старик подошел с ограде, присел на корточки и стал разгребать наваленные кирпичи. Я наблюдал за ним: перед стариком курилась розовато-желтая пыль, он вытаскивал кирпичи, целые складывал обратно, битые - отдельно; минуту поработал, потом ушел, оставив облачка пыли, которая раздражала экскурсантов. Они отпрянули от изгороди и окончательно перестали слушать экскурсовода. Я сперва не мог понять, отчего это мама не желает выходить со двора, замусоренного и запыленного, потом сообразил - ей безумно хотелось еще раз взглянуть на старика и что-то вспомнить.

Она умела вызывать детство.

Шумел ветер, свободно врываясь в разбитую ограду мечети. Листья с шуршанием ложились на каменные своды старинной постройки. Во дворе ограды, наконец, снова показался старик с большой кожаной сумкой, тащил ее перед собой обеими руками и бросил на землю около груды кирпичей. Опять поднялись клубы пыли. Но экскурсантов давно уже не было во дворе мечети, там стояли только я, мама и маленькая девочка, родители которой видно, забыли про крошку.

– А что, действительно, этот старик похож на того, который напугал тебя в детстве, - спросил я.

Мама молчала, думая о чем-то, но мне показалось, что она растеряна.

Экскурсия закончилась, и тогда несколько голосов на разные лады стали звать девочку. Но девочка в это время была занята серьезным делом: она подносила старику обломок кирпича, а он, аккуратно обмазывая его глиной, заделывал пробоину в стене, и девочка не хотела никуда идти, она оставалась помощницей старика, пока молодая женщина, очевидно ее мать, не подошла и не увела ее.

Маме вдруг захотелось уйти отсюда. У нес разболелась голова и виной тому, вполне возможно, были не только и не столько нахлынувшие воспоминания, сколько разъяренное ветром кавказское солнце.

– Ты знаешь, сыночек, пойдем, - сказала она, - а то мы с тобой на самолет можем опоздать.

– Ну что ты, самолет в восемь вечера, а сейчас пять, хотя, конечно, если ты хочешь, пойдем.

Старик между тем выкладывал уже верхний ряд кирпичей, с трудом дотягиваясь до него, поминутно кряхтя и как будто на что-то тихо жалуясь. Один из обломков был особенно тяжелым, он состоял из трех кирпичей, схваченных давным-давно цементом. Старик с трудом поднял его, собрался было забросить на самый верх, но не рассчитал.

Сделал еще попытку, и тогда сильные руки подняли камень и поставили как раз туда, куда пытался его закинуть старик и где ему должно было находиться.

Перед стариком стоял я. Старик приветливо посмотрел па меня, кивнул головой и осторожно дотронулся шершавой ладонью до моего плеча, потом пробормотал что-то вроде слов благодарности и указал на верхнюю кромку незаконченной ограды. Я понял, что старик просит ему помочь еще и что дел тут минут на пять всего.

Я повернулся к маме - она присела у ограды прямо на землю, облокотилась и смотрела на меня так странно, что я подбежал и взял ее за руку. Рука была ледяная:

– Что с тобой?

– Нет, нет, ничего! Конечно, ступай, помоги ему, да скоренько, и пойдем отсюда. Мне, кажется, немножно нехорошо.

Я быстро помог старику и, отряхиваясь от кирпичной пыли, оглянулся на маму она теперь полулежала в нише, привалившись головой к холодному камню.

"Скорая помощь" не заставила себя ждать. Тут и старик мне помог. Вместе с ним я довел мамочку до машины, а через полчаса, как сквозь сон, я уже слышал обнадеживающий голос старого профессора:

– У нее солнечный удар.

– Мне можно ее увидеть?

– Лучше не стоит, она теперь спит.

– Но мне необходимо ее увидеть!

– Тогда прошу вас, пройдите сюда.

Я вошел в небольшую светлую ::злату и увидел там маму, лежащую на койке поверх одеяла. При моем появлении она открыла глаза, улыбнулась и так, с улыбкой, заснула.

Через два часа она была почти здорова.

А пока она спала, я вдруг совершенно отчетливо увидел, как раздвигаются стены больничной палаты, как простой плохо выкрашенный потолок превращается в лепной. Я опустился на стул, который подо мной оказался мягким креслом.

Я уже был в этом зале. Я вспомнил, это был дом моих предков. Я прекрасно понимал, что никак не гармонирую с этим домом, я видел перед собой красивых людей и маленького мальчика, который забирался на колени к своему брату.

Тут же на столешнице с краю лежал пистолет.

– Хочешь пострелять?
– спросил его брат.

– Не хочу, - твердо сказал мальчик.

Брат взял пистолет и прицелился в дверь. Потом встал, укрепил свечу в анфиладе и стал показывать мальчику, как надо целиться.