Полковский решил не медлить. По возвращении на рабочее место выяснил, что второй пассажир, сосед Терехова, был жителем Нового Уренгоя, адрес ему сообщили быстро, проблем с установлением личности не было. Место 41в в самолете занимал Никита Степанович Искольдский, 1958 года рождения, техник по безопасности нефтегазового комбината. В общем-то, неудивительно. Три четверти жителей Уренгоя работают на комбинате, ради которого и обживались эти злополучные берега реки Пур, болотистые, москитные, ледяные.

Наверняка техником по безопасности этот Искольдский был на каком-то небольшом участке комбината, не главный же техник -- Полковскому почему-то так казалось. Он на комбинате вообще мало кого знал, кроме, конечно, хозяев. И тех, кто номинально числится в администрации, и тех, кто управляет посредническими фирмами и входит в совет директоров комбината. Этих вообще все в Новом Уренгое знают: эти -- власть.

Полковский собрался с мыслями и решил перед окончанием рабочего дня заехать к возможному основному свидетелю. Позвонив жене, что сегодня будет рано, он взял машину и поехал к Искольдскому.

Дверь открыл мужчина несколько моложе сорока, смуглое его лицо украшали яркие пегие усы, глаза смотрели приветливо, длинные ресницы слишком часто хлопали, видно было, что он немало удивлен визиту следователя.

– - Никита Степанович Искольдский? Здравствуйте, -- Полковский представился и попросил разрешения войти.

Хозяин посторонился, пропуская гостя. Он был в тренировочном костюме, в комнате на столе лежала раскрытая спортивная сумка.

– - Разбираете вещи?
– - спросил Полковский.
– - Вы живете один?

– - Нет, зачем же, жена еще на комбинате. А вы по какому делу, собственно?

Искольдский был высокого роста, поджарый, словом, в хорошей спортивной форме. В квартире было чистенько, будто хозяева только что убрались. Ни одной лишней вещи ни на столе, ни на диване, ни на полках в стенке. Только этот открытый чемодан и костюм Искольдского, висящий на плечиках на ручке двери.

– - Вы ведь прилетели в 14.30, рейсом No 167 из Москвы?

– - Прилетел, как видите.

– - По какому поводу летали в Москву?

– - Ясное дело, в командировку, курсы повышения квалификации. Так у нас, у техников безопасности, принято: раз в два года проходить переподготовку и подтверждать свою квалификацию. Работа, знаете ли, ответственная.

При разговоре Искольдский несколько нервно почесывал свои торчащие усы и кожу под ними. Терпеливо выжидал, когда же следователь наконец сообщит, что его интересует. Не только ведь рейс, которым тот прилетел.

– - Не припомните пассажиров, которые рядом с вами сидели?

– - Мужчина и женщина, ближе к иллюминатору.

– - Правильно, -- кивнул Полковский.
– - Вы с ними не знакомы?

– - Да нет, -- Искольдский пожал плечами, -- даже не переговаривались.

– - А они -- между собой?

– - Они вроде бы разговаривали. Женщина чего-то все огрызалась, вякала, была чем-то очень недовольна.

– - Ага. А что именно между ними происходило?

Искольдский призадумался, вспоминая полет.

– - У меня сложилось впечатление, что они вроде были в любовной связи, но рассорились. Знаете, она его так отталкивала от себя. Словами, конечно.

– - Какими словами?

– - Ну, уж это я не знаю, не подслушивал. Я газет московских накупил, всякие страсти читал, не до них мне было. Фыркала она, одним словом. А что случилось-то? С мужчиной что-нибудь?

– - Почему вы так решили?
– - удивился Полковский.

– - Ну, не супружескую же измену вы тут расследуете. А мужчина был странный, по-летнему одет, без вещей, мог и замерзнуть по такой погоде.

– - Ну, не совсем так. Не довелось, -- улыбнулся Полковский, -- но умер -- факт. "Инфаркт микарда", как говорит многоуважаемый дядя Митяй.

– - Это какой же? Ваш дядя?

– - Что вы!? Классику знать надо: "Любовь и голуби", рекомендую посмотреть.

Следователю показалось, будто Искольдскому известно еще что-то, что дает ему основание подозревать нехороший исход для своего недавнего соседа. Глаза у него были какие-то не то чтобы бегающие или вороватые, а только смотрел он так, словно прожечь пытался, остро смотрел. Скалился: зубы белые, а улыбка блатная, с каким-то сожалением...

Но он не мог придумать, как же вывести Искольдского на откровенность. Решил получше узнать о нем самостоятельно. Правда, попытался еще дознаться, не везла ли Моисеева что-нибудь особенное, не угрожала ли она Терехову. Искольдский кивал на все вопросы, даже чуточку перегибая палку. Полковский решил: у него достаточно информации, чтобы оставить Моисееву под стражей, а поскольку эту беседу он не протоколировал, то счел наилучшим вариантом вызвать Искольдского на следующее утро к себе в кабинет. Выписал повестку, распрощался и вышел во двор.