Шрифт:
— Бредит, — сочувственно говорила сестра-сиделка и оглядывалась на остальных обитателей палаты, словно ища поддержки.
— Ложись на курс… Самолеты… "Юнкерсы"… — доносилось до Грималовского с соседней кровати. И он тоже всю ночь не мог уснуть, пытался отвлечься, но не удавалось. Вспоминался случай, когда он мог оказаться в точно такой ситуации, как Климов…
Из Батуми в Геленджик следовал наш танкер, груженный авиабензином. Шел он в охранении трех сторожевых катеров. Для прикрытия каравана были выделены самолеты Пе-3 и истребители.
В открытом море, находясь где-то между Гудаутой и Адлером, Грималовский заметил приближающуюся тройку "юнкерсов-88".
— В атаку! — приказал ведущий.
Огненные хвосты вырывались из-под плоскостей — реактивные снаряды обрушились на вражеские бомбовозы. Под неумолчный рокот пулеметов и эрэсов гитлеровцы второпях сбросили бомбы вдали от цели и, облегчив машины, форсировали скорость.
— Улепетывают!
— Поддай жару!
— Жаль, эрэсы кончились. Да и домой пора, вон смена идет.
Приветственно помахав крыльями, подошли наши истребители.
Лобозов развернул пикировщик к затерявшемуся вдали берегу. Снизившись до четырехсот метров, бомбардировщик на предельных оборотах пронесся над судами. До аэродрома оставалось не более десяти минут лету. Но в пылу боя летчики не заметили, как кончилось горючее. Внезапно сдали оба мотора.
— Чертовщина! — выругался Лобозов. — Моторы заглохли!
У Грималовского гулко забилось сердце: высоты нет — не спланируешь. Необходимо садиться на прибрежном пляже.
— Вася, попробуй сесть на песок.
Но тут Грималовский разглядел нескольких мальчишек на песке.
— Дети! — предупреждающе крикнул он.
Пилот выводил самолет в набор высоты. Но как это сделать, если в баках ни капли бензина?
— Справа огород!
— Вижу.
Но дотянуть не удалось. Самолет был уже неуправляем. Крылом, словно гигантским топором, снес дерево.
Мощный удар обрушился на машину. Болт регулировки бронеспинки пробил Грималовскому щеку. Захлебываясь кровью и выплевывая зубы, он попытался извлечь Лобозова из-под обломков…
Глава XIV
Прошло три недели. Стрелка душевного барометра прочно утвердилась на оптимистическом "ясно".
Грималовский все еще внимал несбыточным обещаниям:
— Скоро будешь писать правой рукой.
А пока он писал левой. Рядом с блокнотом перед ним лежал фронтовой треугольник — письмо Сергея. И каждая строчка этого послания врезалась в память.
"Дима, друг! Служу в морской пехоте, — сообщал он. — У меня радость. Не зря сюда прибыл. Это я уже доказал и себе, и братишкам-морякам, и, надеюсь, всем госпитальным эскулапам. Поначалу было обидно — очутился на фронте, а тут затишье. Но вскорости все изменилось. Перед наступлением понадобился нам "язык". Двинулся я в поиск. И выловил из фрицевской траншеи унтер-офицера. Дал ему по башке, чтоб не орал благим матом, и поволок к своим. Братишки прикрыли меня огнем. Так что мы с фрицем остались целы-невредимы, чего и тебе желаю. Унтер оказался разговорчивым, язык у него, как вымпел на ветру болтался, когда он выкладывал в штабе обо всем, что ему знать по рангу положено. Позже вызвали меня к командиру бригады, и он самолично прикрепил мне на грудь орден Красной Звезды. Кстати, учти — это тебе добротный штришок к моему портрету. Надеюсь, ты не оставил своего занятия. Пиши, Дима. Пусть о нас через много годочков узнают, пусть помнят нас".
И Грималовский писал непослушной левой, строки по-прежнему разбегались вкривь и вкось. Он рассказывал другу о госпитальной жизни, о воентехнике Климове, передавал привет от профессора Чековани и медсестер…
— Грималовский, к вам гость, — сказала вошедшая санитарка. — Летчик. — И, снизив голос до полушепота, таинственно добавила: — Герой Советского Союза.
— Мордин! — воскликнул он, увидев входящего в палату плечистого капитана.
— Так точно, товарищ штурман!
— Выкладывай новости. Что слышно? Как ребята? — набросился на него с расспросами Грималовский.
— Все нормально. Лобозов по-прежнему замещает командира полка по летной части. Я командую эскадрильей. Летаю с новым штурманом. Но учти, по старой памяти рассчитываю на тебя.
— А как Толик?
— Варгасов-то? Отлично. Академик… — уловив удивленный взгляд Грималовского, усмехнулся. — Недавно командировали его на учебу в политакадемию имени Ленина. Подался в комиссары. Того и жди — вернется к нам крупным начальником.
Разговор затянулся допоздна. Только после напоминаний санитарки Мордин покинул палату, незаметно оставив на тумбочках Грималовского и Климова по кульку из командирского НЗ.
Глава XV
Пришел этот долгожданный день. И начался он со слов:
— Грималовский! Можете получить форму!
Он давно ждал выписки, но сейчас какая-то грустинка закралась в душу. У его койки уже суетилась санитарка, сменяя наволочки и пододеяльник. Летчик в последний раз оглядел комнату. Здесь оставались его друзья. И они ободряюще смотрели на него, напутствовали добрыми словами.
Не заходя в хозчасть за обмундированием, он прямиком направился в кабинет профессора Чековани.