Лежащий рядом лицом к нему стрелок его танка лихо подмигнул командиру сначала одним глазом, потом другим. Штурмбаннфюрер удивился, поскольку каких-либо попыток шутить под таким огнем он ни от кого не ожидал. Но потом все стало ясно, потому что танкист подмигнул ему еще несколько раз подряд и начал, подвывая, приподниматься, совершенно определенно намереваясь бежать.

Коротким броском Ганс-Ульрих навалился на него, придавив к земле.

– Куда, урод, куда?! Лежать, сволочь! Застрелю!

По ним все так же барабанило, грохотало все вокруг, над головой проносились куски железа и поднятого с земли деревянного барахла. Потом тряска почти совсем прекратилась, взрывы ушли в отдаление, а вскоре исчезли совсем. Рядом кто-то пронзительно кричал на одной высокой ноте, периодически всхлипывая, чтобы набрать воздуха. Громко простучали сапоги пробежавшего человека, кто-то тащил в одиночку носилки, царапающие по земле свободной парой ручек.

– Помогите! Да помогите же! – прокричал молодой голос.

Красовски приподнялся, осторожно оглядываясь по сторонам. Земля была покрыта пеплом и щепками, обломки перевернутых козел и лавок были разбросаны по всей округе. Разбитая вдребезги кухня лежала на боку, повара нигде не было видно. Мертвые и живые, ползающие, дергающиеся еще тела в мышиного цвета шинелях были разбросаны вокруг как тряпки, без всякого порядка. Рядом кто-то стонал – глухо и утробно, как корова.

Ганс-Ульрих Красовски осмотрел своих – слава богу, все целы. И танки целы: ближайший снаряд рванул, наверное, метрах в тридцати, это машины выдержать могли. Горела лишь пара из рассредоточенных «пантер», но в целом бронетехника отделалась сравнительно легко.

Его взгляд наткнулся на лежавшего лицом вверх метрах в пятнадцати офицера, светлые волосы которого были залиты бурой от пыли кровью. Фридрих… фон Витгенштейн. Познакомились, называется.

Командир батальона, пошатываясь, встал. Рядом поднимались, отряхиваясь, его танкисты – такие же оглушенные, бледные, испачканные пылью. Раненый впереди перестал стонать, неожиданно замолчав, а кричавшего уже потащили на носилках. Танкисты прибывшей части, изумленно глядя вокруг, стояли небольшими группками, некоторые сидели на корточках, копаясь в телах мертвых.

Широкоплечий фельдфебель подошел к телу Фридриха, посмотрел почему-то вверх, присел на корточки, перевернул с натугой. Гансу-Ульриху показалось, что он щупает пульс на шее, но нет – просто отломал половину жетона и спрятал в нагрудный карман, поднялся, пошел к следующему.

Попытавшись сосредоточиться, штурмбаннфюрер Красовски возмущенно сбросил с плеча трясущую руку. Та не унималась, пришлось повернуться.

– Герр батальонскоммандер…

Немолодой майор с орденом на шейной ленте что-то говорил ему, не отпуская плечо. «Атака… Атака…» – послышалось Красовски сквозь бубнение. Тупо глядя на орден, он механически кивал, не понимая, чего тот хочет.

– …Поэтому в три тридцать вы со своими танками должны выйти на исходный рубеж. Вам понятно?

Ганс-Ульрих наконец-то уловил конец фразы, состоящей до этого из бессмысленных звуков, и поднял глаза на майора, судя по всему, командовавшего штурмовыми орудиями.

– Воздух!!! – ошалело заорали сзади.

Все попадали на землю, закрываясь руками, перекатываясь и ужом переползая под защиту танковых траков. Вокруг снова завыло и затрещало, так и не успевшая осесть на землю пыль накатилась сверху и полезла в ноздри, и только тогда он наконец понял то, что пытался уловить все последние минуты, когда его подбрасывало и трясло, когда ему мешал этот майор…

У русских тяжелые танки могут быть и в отдельных полках. Но когда ты сначала дерешься с тяжелыми танками, а потом попадаешь под залп реактивных минометов… Причем широкий, накрывший, судя по всему, позиции сразу нескольких скучившихся в подготовке к наступлению частей, эсэсовцев и только-только подошедших армейцев…

Это не разведка, это не отдельная бригада. Тяжелые танки и реактивные установки вместе, вне зоны прорыва долговременной обороны, могут у русских быть только в одной ситуации: это корпус.

Это наступающий танковый корпус.

13–14 ноября 1944 года

Русские рвались на запад, перемалывая одну германскую дивизию за другой. К тринадцатому ноября еще только-только начинавший формироваться фронт натянулся как струна, вытянувшись с северо-запада на юго-восток, и мог рухнуть в ближайшие часы. Командование союзными войсками в Европе не хуже немцев понимало, что, когда он лопнет, не выдержав перенапряжения, бронированные армады русских танков ринутся вперед на всем его протяжении, и остановить их будет уже невозможно.