Светлое воспоминание — роскошная Шекер-Мемели… Одна ночь счастья в гряде тяжелых лет. Единственное, что, наверное, всегда будет щипать тайную струну его души, так же, как она играла на лутве, своеобразной лютне, под чинарой среди ползавших по траве черепах-светильников…

Хлопок по плечу и терпкий запах вина заставили Торн-вилля очнуться от сладостных грез, к которым так склонна молодость. А забыть о грезах заставил Роджер Джарвис, рыжебородый гигант-штурман.

— Что, земляк, никак не можешь поверить своему счастью?

— Твоя правда, друг. Вспоминаю — словно и не со мной все это было…

— Бывает. Ух, голова гудит, что колокол… Славно погуляли! Ладно, не буду тебе сейчас обедню портить, наслаждайся. Но держи ушки на макушке с этими… — Моряк не договорил, только кивком головы указал на каюту, где пребывал достопочтенный рыцарь брат Жоффруа.

— Это ты насчет чего?

— Насчет всего! — внезапно взъярился Джарвис. — Не по-простому живут, все у них через… — И снова умолк.

Это Торнвилля насторожило, он попросил объяснить столь зловещие намеки, но моряк только рукой махнул:

— Не обращай внимания. Это так, свои обиды. Доверять тебе не будут, это знай наверняка. При случае проверят не раз и не два, а приемчики у них самые разные. Тяжело вывернуться, если в самом деле замаран. А если нет, все это обидно над собою терпеть, особливо ежели до дыбы дойдет или в каземат засунут. Надолго так, лет на пяток для начала.

— Так мне уж здешний брат намекнул, так что… ничему не удивлюсь, если что. После того как тебя продают, как барана на ярмарке, гонятся за тобой, словно за диким зверем, или собираются вырезать тебе веки, чтоб глаза высохли, уже перестаешь удивляться.

Джарвис криво усмехнулся:

— Что? Думаешь, от единоверцев будет легче перенести, чем от османов? Ну-ну, интересная мысль. Богом разве что прикрываются…

— А, церковников я знаю, как облупленных. Не военных, правда… Но, надо полагать, одни не святее других. Блаженной памяти король Ричард, упокой Господь его душу, в беседе с Фульком де Нейи прекрасно это показал.

— В этом и суть, хоть я про сей разговор не ведаю… Пороки одни, достоинства разные.

— Ну, просвети меня по этому поводу.

Но Роджер только руками замахал, словно рогатого увидел:

— Не того спрашиваешь. Я — кто? Гуляка, бражник, сквернослов. Я тебе так это все охарактеризую, что сочтешь за благо в воду нырнуть и к туркам вернуться! Правда, тебе и там рады не будут после того, как мы с тобой погуляли… — Джарвис громко захохотал, но, завидев настороженное недоумение рыцаря, несколько посерьезнел и сказал так: — Я сам этим всем не особо интересуюсь. Делаю свое дело, причем хорошо, и этого достаточно. Коли любопытство распирает, так я тебе землячка присоветую, он толковей объяснит. Да и лучше так, чем ты сам с расспросами будешь приставать. И сказать не скажут толком, да лишний раз за турецкого подсыла примут.

— Неужто все кругом такая тайна?

— Да нет, конечно. Лишнего тебе все равно не скажут — потому что мелкие сошки сами ничего такого-этакого не знают, а что ведают — то и туркам отлично известно, без тебя.

Странная и загадочная манера полушутливого-полуиздевательского изъяснения штурмана немного озадачила Лео. Однако Джарвис слово свое сдержал, и через их общего земляка молодой Торнвилль вскоре стал себе довольно отчетливо представлять, что являл собой орден родосских рыцарей-иоаннитов, с которыми теперь оказалась связана его судьба.

Воспроизводить рассказ орденского служки, однако, не станем, а пользуясь авторским всеведением, дадим подробную историческую справку, которая поможет читателю разобраться в дальнейших событиях.

Рыцари ордена иоаннитов (которых также именуют госпитальерами) получили эти названия свои в Святой земле. Еще до Первого крестового похода, в середине XI века, итальянцы выхлопотали у египетского халифа, владевшего Палестиной, позволение открыть в Иерусалиме, недалеко от храма Гроба Господня, госпиталь для паломников во имя святого Иоанна. Работники госпиталя совместно с бенедиктинцами образовали религиозное братство, построили монастырь, и первым настоятелем его стал брат Жерар де Торн — по отзыву современника "самый смиренный человек на Востоке и истинный слуга бедных".

Члены братства принимали монашеские обеты целомудрия, послушания и бедности, чтобы служить паломникам. Тогда же этих "братьев" стали называть госпитальерами либо иоаннитами.

Их деятельность постепенно вышла за границы Палестины. Когда начались крестовые походы, работы госпитальерам прибавилось — крестоносцев надо было лечить от ран и болезней, а при случае и погребать.

Некоторые рыцари вступали в братство. Четверо первых — Раймон де Пюи, Дюдон де Компс, Конон де Монтегю и Гастус.