— Я пошла переодеваться — и за чашей. Смелое сердце, не губи себя — ты уже доказал, что более иных верен своим словам. Я не буду презирать тебя, если, вернувшись, не застану тебя здесь. Дверь открыта. Подумай — и прощай.

Вот оно, последнее искушение! Надо было ей опять заставить сердце Лео бороться с разумом, словно недостаточно его помешательства и жертвы?! Да, Прекрасная Елена, не кончились еще твои пытки! Завернула клещи в бархат сочувствия! Ну уж нет, не выйдет! Жребий брошен, и он пойдет до конца! Как она неразумна, в самом деле — чтоб он отказался от нее, дойдя до цели?! Нет, женщину понять нельзя!

А она не смогла понять оставшегося на верную смерть мужчину. Де ла Тур так и думала, что, вернувшись, не застанет Торнвилля на месте — но он встал навстречу к ней, облаченной в ночную сорочку с глубоким декольте, и протянул, блаженно улыбаясь, руку к чаше, на чьем старинном потемневшем серебре плясало отражение огня в камине.

Элен в безмолвии сыпанула туда порошок. Растворяясь, он забулькал — негромко, но этот звук оглушал. Лео видел, что Элен в смятении, поэтому нарушил молчание:

— Любимая, я не виню тебя в своей смерти. Обмен я считаю равноценным. Тебе не по себе, я вижу. Может быть, я должен был бы дать и тебе, в свою очередь, возможность отказаться от нашего соглашения, но это выше моих сил! Этого я не вынесу — самому отказаться от своей мечты! Прости, что я не столь благороден сердцем, как ты. Но игра должна придти к концу. Твое здоровье, прекрасная Львица!

Размашисто перекрестившись и поцеловав свой крест, он решительно осушил чашу, а Элен, потрясенная до глубины души, протянула рыцарю руку и повела к алькову. А дальше что рассказывать? И стали двое плотью единою, а все прочее — от лукаваго!

Утолив страсть, Лео сам не заметил, как тихо заснул на груди Элен, полагая, что навсегда — и был счастлив. Но Львица знала, что он проснется. Конечно же, она дала бедному Торнвиллю обычный сонный порошок… И когда он с удивлением очнулся, то недоуменно спросил:

— Я думал, что это все… Яд был слабый?

— Не было яда, бедный мой. Не было. Было только страшное испытание, которому я подвергла тебя — и себя заодно. Я вычитала эту историю в старой книге — так знатная дама проверила своего воздыхателя.

— И что он?

— Он тоже был готов отдать жизнь ради любви… И доказал это. Но потом не смог простить…

— Он был глупец, любимая… Я так не поступлю!

— Верю!..

И снова жаркие поцелуи и объятия. Пережившему смерть Торнвиллю могло ли быть более блаженное воскресение? Предивен небесный драматург, закрутивший эдакий сюжет! Слов не было… А после влюбленные лежали, крепко обнявшись, боясь хоть на единый миг выпустить другого, и у обоих на глазах были слезы.

Элен только и прошептала:

— Господи, какие же мы были глупцы! Двое строптивых… Как мучили друг друга…

— Ничего… Это прошло. Тем дороже наше счастье…

Зимой и весной 1480 года небесная канцелярия неустанно взвешивала на весах человеческие судьбы и решала, кому из христиан и турок лишиться жизни в ходе осады Родоса, а кому следует продолжить существование на грешной земле. Всех решений мы не знаем. Знаем лишь некоторые, но не будем прежде времени раскрывать тайну. Остается добавить лишь еще несколько штрихов и эпизодов перед тем, как начнется Первая Великая осада.

С началом весны на остров прибыл колосский кипрский командор Гийом Рикар — преемник Запланы по своей должности, с большей частью своих людей. К нему, что характерно, примкнула дюжина-другая венецианских кипрских добровольцев, поставивших защиту веры выше обычных в мирное время склок с иоаннитами.

Примерно в это же время неожиданно явилось предпоследнее серьезное подкрепление: на помощь госпитальерам приплыл итальянский искатель приключений Бенедикт делла Скала, потомок кровавых деспотов Вероны. Их род в непрекращающихся сватках за власть изрядно поредел и в итоге лишился этой власти, однако потребность к действенному бытию осталась в крови делла Скала. И вот один из них, узнав о декабрьском нападении турок на Родос, на свои деньги собрал и вооружил большой отряд, во главе которого приплыл к д’Обюссону. Кондотьер не поскупился, его люди были вооружены отменно, и все с "огненным боем".

— Ничего не прошу и не требую, сиятельный господин, — кратко, как и подобает суровому воину, заявил полководец, встретившись с магистром Пьером, — только дайте возможность мне и моим людям пролить свою кровь в схватках с нехристями во славу Господа!

— И Он дарует тебе это, и венец жизни будущей, добрый и верный слуга Христов! Ты доказал свою веру своими делами, ибо, по слову апостола Иакова, вера без дел мертва. Даже мусульмане обвиняют нас, христиан, что вера у нас есть, а дел веры — нет. И разве они неправы? Родос обращается ко всем христианским государям с мольбой о помощи, но никто не присылает армии, идут только мелкие отряды добровольцев и даже доблестные единицы, а монархи в лучшем случае шлют деньги или оружие. Ты оказался выше их, прибыв сам, никем не принуждаемый, только своей совестью и долгом. Тем более велика твоя награда у Царя Небесного! — Великий магистр погладил по голове одного из своих псов и с тревогой спросил Бенедикта: — Не слышал ли ты чего о брате моем?