Работы по строительству новой счастливой жизни оказалось горы, холмы да еще и пригорки. Времени на любовь категорически не оставалось, а Платону, как назло, хотелось романтических прогулок, посиделок под цветущими липами, стихов. Он привычно откладывал несбывшееся в обитую бархатом шкатулочку, чтобы не повредилось, чтобы вытащить попозже и посмаковать, а пока ограничивался плотскими утехами, чаще всего на том же многострадальном обеденном столе. Мечталось, что еще будет у них общая кровать, патефон с пластинками и кулебяки по праздникам. И он верил. Даже колечко выменял у шепелявого инвалида за фунт табаку – обручальное, тоненький ободок.

Если начистить, то засверкает надеждами, а если таскать за пазухой, то почернеет и скукожится.

Ольге он преподнес кольцо на Масленицу. По-весеннему бурогозило солнце, слепило, вышибало слезы. Обедневшие прилавки скудно угощали баранками и постными резиновыми оладьями – бледным подобием настоящих праздничных блинов. Народ привычно вывалил на ярмарку, но все больше смотрел, приценивался. Покупали редко и не за деньги, менялись. Вокруг самовара толпились солдаты в шинелях нараспашку. Платон с Ольгой подошли поближе и по ядреному запаху догадались, чем вызвано оживление. Закуски не наблюдалось.

– Ничего, будут и у нас копченые окорока. – Она надела желтую юбку, ту самую, чудом выжившую, со следами боевых ранений, искусно прикрытыми разноцветными заплатками.

– Олюшка, я по пирогам не соскучился, ты меня не утешай, родненькая. – Сенцов остановился и взял ее за рукав тулупа, повернул к себе лицом. – Чтобы у нас все было, надо сначала по-человечески обвенчаться. Перед богом и людьми. Стань моей законной женой. – В его руке появился тоненький ободок кольца, нацелился на ее варежку.

– Ой, – Ольга кокетливо вскинула глаза к безоблачному небу и зажмурилась от яркого света, – как… как неожиданно!

Он неуверенно потянул за варежку, но она сжала кулачок. Кольцо в нерешительности повисло между ними.

– А что такое не… небогатое?

Платон удивился. Ольга никогда не заглядывалась на красивости, не тянулась к роскошествам.

– Так это… начало. Потом, даст бог, я тебя в сапфиры наряжу и шелками занавешу.

– Тогда… не подождать ли? – Она засмеялась и решительно убрала руку в карман. – Что же нам размениваться? Как будут сапфиры, так приходи.

Он обиделся: непоследовательная, сумасбродная, непредсказуемая! Бунтарка, одним словом. Какая-то баба в цветастом платке сунула под нос валенки.

– Меняетесь? – Ее пронырливый желтый глаз разглядел колечко.

Мелюзга шныряла под прилавками, барышни похохатывали и, поскользнувшись, падали прямо в руки кавалерам. Сгорбленная старуха в черном рассыпала баул с ношеными калошами и ползала на коленках, собирая свое истоптанное сокровище.

– Так нет? – буркнул Платон, пробираясь вслед за Ольгой к чучелу, кое-как слепленному из ветоши и мочала. – Зачем тогда… вся эта акробатика?

– Акробатика исключительно полезна для здоровья и для духа. – Она повернулась, сверкнула зубами и нежно шлепнула шерстяным пальчиком по длинному носу: – Ищи сапфиры, дурашка.

Платон дулся до натопленной прихожей Ираиды Константиновны, а Ольга даже не обращала внимания. Перед крыльцом он хотел проститься, повернуться спиной и уйти, не оглядываясь, но маленькая сильная ручка схватила за отворот тулуп а, повела за собой внутрь.

– Чаю попьем горячего, у меня варенье припасено.

– А зачем тебе меня чаем поить, коли замуж не собираешься? – Все-таки обида не могла сидеть внутри, так и рвалась облить, испачкать строптивую.

– Я же вроде замужем. – Ольга стеснительно потупилась. – Да и не к лицу большевикам эти пережитки.

– Ох! – Сенцов присел от неожиданности. Об этом он и не подумал. – Но… тебе надо развестись… Что это за… как это у магометан делается?

– Не знаю, надо спросить. – Она отмахнулась от трудной темы и начала расстегивать блузку, путаясь в частых меленьких пуговичках. – Давай после…

Платон обрадовался, как всякий самец, и забыл на время про туманность ее брачного статуса. Но не насовсем. Примерно раз в неделю или в месяц он намекал, что таким, как они, давно пора бы обвенчаться, и он готов и все такое. Он даже планировал удивить ее: вытащить из сундука колечко с сапфиром и, наплевав на мораль и условности, преподнести в качестве предсвадебного подарка. Но такие мысли не задерживались в голове, только заглядывали ненароком и убегали прочь, напуганные и пристыженные. Нет! На краже и крови благополучия не построить. Не такое кольцо будет у его законной жены! Он заработает и купит ей сапфиры, а эти счастья не принесут.

Каждый разговор заканчивался примерно одинаково – тяжелым пыхтением и сладострастными стонами. В окно постучалась весна, тронулся и уплыл восвояси лед на Тускари. Однажды Платон подкараулил длиннобородого муллу-татарина в торговых рядах и рассказал про свою печаль.

– Нехорошо это. – Мулла недовольно свел брови. – Жена и муж надо бместе жить. Но… если муж не хочет сбой жена, надо просто три раза говорить «талак».

– И все?

– Да, псе. Твоя женщина сбободный.

Благодарный Платон долго кланялся длиннобородому, прикладывая руку к груди. Он видел, что магометане так делали. Можно, можно Ольге развестись! Вот именно об этом он и жаждал сегодня поговорить, убежав пораньше от заботливой матушки, которая ни под каким предлогом не смогла бы принять невенчанной жены единственного сына.