– За здоровье нашего государя Петра Алексеевича! – поднял свой бокал боярин и, продлевая момент, немного отпил из него, наблюдая за реакцией витязя, так же, как и он, немного отпившего из бокала.

– Превосходный вкус! – восхищенно сказал Прохор, ни капельки не преувеличивая. Чему-чему, а умению ценить качество витязь у своих друзей научился.

– Я рад, что вам понравилось это вино, господин полковник, оно и мне очень нравится, так сильно, что порой плачу за него чуть ли не тройную цену, лишь бы бутылочка-другая всегда была в моем погребе, – признался командующий, поднося бокал к губам.

– Но ведь вы не для этого меня оставили? – тихо спросил Прохор боярина, продолжающего наслаждаться чудесным ароматом и вкусом вина.

– Не для этого, – с сожалением сказал тот, ставя бокал на стол. – У меня к вам разговор немного на другую тему. Наш государь-батюшка очень внимательно наблюдает за нашим общим другом, господин майор, – без какого-либо вступления начал говорить боярин.

– И зачем вы мне все это говорите? – нахмурился Прохор, не до конца понимая подоплеку скользкой темы разговора.

– Я знаю, что вы находитесь в прекрасных отношениях с наследником, и скажу даже больше – вы преданы ему как никто другой. Не спрашивайте, откуда я это знаю, и не говорите, что это не так, просто имейте в виду. Да я и сам, если честно, сильно привязался к царевичу, хотя виделся с ним совсем мало времени.

– Да, это он умеет, – сказал Прохор. – Я про то, что он завлекает, околдовывает своим отношением к человеку. С ним легко и просто, и скажу вам даже больше: я и правда готов для него на все.

– Я так и думал, господин полковник, поэтому слушайте меня внимательно, – посерьезнел Третьяк, глядя в глаза витязю. – Многие в окружении царя считают (или делают вид, что считают), что царевич готовит переворот, а все действия наследника рассматривают только как ширму, скрывающую его истинные намерения…

– Царевич ничего такого никогда не хотел! – воскликнул Прохор, возмущенный до глубины души.

– Наш государь-батюшка слишком долго не видит царевича Алексея Петровича, а слух царя, увы, часто подвержен отнюдь не сладостным речам о лояльности сына. Есть много людей, которые не хотели бы возвышения его высочества. Светлейший князь, к примеру, не горит желанием видеть рядом с собой молодого царевича, – добавил боярин.

– Как же так получается? Не может же государь спокойно слушать наветы на сына своего! – продолжал недоумевать майор.

– Вы еще молоды, Прохор Николаевич, и много еще не понимаете, хотя, может быть, это и к лучшему. Ваш мир делится на два лагеря – свои и чужие, – а в мире, к сожалению, уже почти не осталось таких стран, да и людей, которых можно было бы легко записать в один из лагерей. Да и вспомните… Хотя что это я, в самом деле, заставляю вас вспоминать то, о чем вы и знать не знаете, – покачал головой бригадир, садясь в кресло. – Еще каких-то два года назад царевич был не таким, как сейчас, многие его действия огорчали царя, сильно огорчали. Государь не может забыть прошлое так быстро, он поневоле вынужден прислушиваться к тем словам, что вырываются из уст его советников и соратников, большинство из которых возвышены с самых низов…

– Зачем вы рассказываете мне обо всем этом? Чтобы я скорее написал царевичу о том, что вы такой хороший и рьяно спешите помогать ему? – неожиданно спросил Прохор.

– Хм, вынужден немного изменить мое отношение к вам, господин полковник, – наконец сказал боярин. – Признаюсь честно, была у меня такая мысль, но я ее почти сразу же отбросил. Я думаю, у меня нет нужды начинать наше сотрудничество со лжи и недоговоренностей. Поэтому я, конечно, не буду вам говорить всего, лишь слегка приоткрою те сведения, о которых царевичу следовало бы знать…

Спустя полчаса Прохор шел по лагерю и пребывал в некоторой прострации от услышанного. Да, многое из этого оказалось для него новостью, но еще большее смятение вызвало то, что это лишь малая часть тех сведений, которые царевичу просто необходимы!

В последнее время для Прохора многое приобрело новый смысл. Он, конечно, знал, что за стенами корпуса совершенно другая жизнь, да и прошлое забывается нелегко, если, конечно, вообще забывается, тем более если радости в этом прошлом не было совершенно.

Смерть родителей молодого командира витязей была не героической, а обыденной, так умирают сотни тысяч людей. В один из годов был неурожай, и деревня не смогла выплатить оброк, за что и наказали каждую десятую семью поркой, после которой только каждый третий смог поправиться. Родители Прохора не смогли перенести избиение. Точнее, мать не выдержала и скончалась прямо под ударами, отец же, увидев это, бросился на слугу помещика Ярина, приводившего приговор в исполнение, но не сумел до него добраться, упав с рассеченной головой, – стоящие рядом с конем слуги помещика Федора Ярина не дали убитому горем мужику совершить возмездие, наотмашь ударив Николая Митюху саблей по голове…