– Царевич, как вам просторы Азовского моря? – спросил Петр Толстой.

– Красиво, только скучно немного, – признаюсь седовласому послу.

– Да, с этой напастью ничего нельзя поделать, остается только терпеть. Или решить проблему интересной беседой, к примеру, – улыбнулся Толстой.

– Премного благодарен за заботу, Петр Андреевич, но не настроен на беседы, даже с вами, – честно отвечаю я.

– Понимаю, такое бывает, особенно в первый день путешествия, сам через это прошел. Уезжая из отчего дома, три дня ни с кем не разговаривал, какие только глупости в голову не лезли, – улыбнулся посол и отошел в сторону, к боярину Долгомирову, молодому и энергичному человеку, который был придан посольству в качестве наблюдателя.

Царь-батюшка после поездки в Европу повелел слать знатных недорослей, а также всех прочих людей, желающих занять сколько-нибудь заметную должность при дворе, на обучение за границу – ума набираться, дабы дома полезным оказаться. Так что карьеристам для получения вожделенной «конфетки» приходится пару годков покрутиться на чужбине. При этом большая часть никакого языка, кроме родного русского, вовсе не знает, что создает изрядные трудности не только при общении, но и для обучения в целом. Однако такие мелочи государя не смущали. Хотят – научатся, таково правило, и изменить его никто не сможет, оно для всех едино, кто бы это ни был.

На первый взгляд такая практика могла показаться негуманной и жестокой, но государю, имеющему под рукой «полудиких» слуг, так не казалось, и он спешным железным прессом старался давить на боярство и купечество, на поводу ведя их в светлое будущее. Общий принцип «выживает сильнейший» – самый верный; по крайней мере, так можно говорить о самом государе, глядя на проводимые им реформы.

Как бы то ни было, сейчас я на борту барка со смешным для такой посудины именем «Зверь», ну а судьба золотой молодежи меня, в общем-то, не интересует, со своими бы проблемами разобраться.

– …А я говорю, они все равно начнут с нами войну, слишком у них зуб большой на Русь-матушку имеется, – меланхолично заметил Толстой.

– Кажется, я чуть было не пропустил интересный разговор, – едва слышно хмыкнул я себе под нос, сбрасывая оковы оцепенения.

– Но ведь признайтесь, Петр Андреевич, что мыслишки-то у них не раз поворачивали в эту колею, с посредничества Франции, между прочим, – ехидно заметил мужчина в преклонных летах Петру Толстому.

– Ну, мысли, к примеру, я читать не умею, Егор Филиппович, да и вам бы пожелать того же хотел, во избежание неприятностей, а то мало ли кто что нехорошее подумает, – все так же меланхолично заметил полномочный посол.

От этого, казалось бы, дружеского замечания мужчина, названный Егором Филипповичем, заметно побледнел и, ничего не говоря, поспешил отойти подальше от главы дипломатической миссии, тут же найдя себе собеседника из каких-то молодых представителей посольства.

– А вас здесь побаиваются, господин посол, – заметил я, подходя к шестидесятипятилетнему мужчине.

– Может быть и так, ваше высочество, – улыбнулся он мне.

– Вы, кажется, совсем недавно мне разговор предлагали? Надеюсь, предложение остается в силе? – спросил я посла.

– Конечно, царевич, я буду только рад, если смогу ответить на ваши вопросы, а заодно и провести с пользой наше долгое путешествие, – ответил седой дипломат.

– Хорошо, тогда давайте пройдем в каюту. Разговаривать всегда лучше за столом с бокалом доброго вина, нежели на продуваемой всеми ветрами палубе.

– Мне тоже так кажется, ваше высочество, – заметил посол.

– Тогда прошу ко мне в каюту, Петр Андреевич.

Как и в большинстве судов этого времени, отдельные каюты на корабле были роскошью и отдавались в пользование высшим офицерам либо, как мне и главе дипломатической миссии, людям, имеющим на это право.

Сама каюта ничем примечательным не отличалась, разве что высота у нее была чуть более сажени, да и вся отделка изнутри представляла собой мечту столяра, а так вполне заурядная комната. Или, быть может, я такой черствый и уже не могу оценить по достоинству всю красоту? Не знаю, может быть.

– Присаживайтесь, – указал я на кресло возле стола.

– Спасибо. Признаться честно, моя поясница меня замучила; как из Царьграда вернулся, так и вовсе житья с ней никакого не стало, – с облегчением сел в кресло Толстой.

– Тогда хочу предложить вам попробовать одного интересного вина, уважаемый Петр Андреевич, – сказал я послу, копаясь в подобии бара. – А вот и оно. Правда, название его я так и не удосужился узнать, поэтому, прошу, не взыщите.

– Что вы, ваше высочество! – возмутился старый дипломат.

– Шучу я так. Увы, неудачно.

Разливаю в бокалы рубиновую жидкость.

– За здоровье нашего государя! – поднимаю бокал.

Толстой незамедлительно меня поддержал и также пожелал здоровья моему батюшке, внимательно осматриваясь по сторонам.