А с другой стороны, так-то мать и в этот раз слова ему про других баб не сказала. Если бы не залез Пашка в её мысли, и не знал бы, от чего у неё пригорело так. А собачились из-за какой-то муры предки постоянно, сколько Пашка себя помнил.

Неужели батя у него кобель? И всегда такой был?

Уши у Пашки начали гореть. Почему-то было такое про отца узнать стыдно. Хотя так-то сам Пашка не планировал быть какой-то там будущей жене прям железно верным, потому что это бредятина. Но отец… Отец — это же другое дело! Отец — это из другого поколения! Отцы так не поступают.

И в особенности — с мамашами-страхолюдинами тупых одноклассников сына!!!

Пашка опять скрипнул зубами.

Он уже почти доковылял до своего подъезда. Было начало десятого. Очень болели ребро и нос.

Перед тем, как сдавать свои ранения матери, проверил «Дополненную реальность», морщась: правый кулак болел, костяшки саднило от движений пальцами. Пашка вошёл в игруху. Три «П» с прорехой дали тридцать третий уровень. Ещё было три дракона, медведь и двести баллов.

Заглянул и в «Квестовые задания». Потому что домой идти не хотелось. Батя-то того, наверное, уже там.

«26. Возьми у родителей деньги на поход. Награда — 500 баллов».

Ну, класс. Ладно, это дело нужное. Считай, пять сотен на халяву.

Но, едва переступив порог, Пашка тут же попал под раздачу. Мать вопила, как потерпевшая, находя, куда злобу вывалить. Отец, гнида поганая, тут же подключился. Мол, сына-босяка ему не надо, и думать следует дурьей башкой ещё про то, что драки дебильные за собой несут, например, порчу вещей, на которые отец с матерью горбатятся, не разгибаясь. Как же, горбатится он! На веники мамке Лебедева! Не разгибаясь!

От выволочки разболелась голова. А в довершение батя объявил, что жить теперь Пашке без карманных денег до самого лета, потому что пойдут они на новую куртку взамен той, которую он, оказывается, порвал.

Ну ваще кайф!

Свирепый, как тысяча чертей, Пашка закрылся в ванной и оглядел свою распухшую харю. Дышать было больно, а анатомический справочник приложухи уведомил, что у Пашки трещина в нижнем левом ребре. Офигеть, приехали.

В утешение игруха дала пару драконов, три «П» с прорехой и «G» на боку.

А перед сном Пашка понял: хотя никто его, конечно, в поход не отпустит, он в него всё равно пойдёт. И денег возьмёт, в коробке из-под фена. А домой не вернётся до тех самых пор, пока не получит свой сороковой уровень.

И пускай тогда все пеняют на себя, и предки — в первую очередь!

Утром Пашка вышел из дому как положено, хотя болело всё люто и двигаться было тяжко, в особенности по лестнице. Но в школу не пошёл, только пачку сигарет купил на последние деньги и стал ждать под прикрытием кустов, пока мать с отцом свалят. Потом вернулся и начал собираться: взял спальник, карематы, приблуду походную, какая была, шмотья потеплее и даже термобельё в мешок сунул. Следом влез на табуретку, вынул коробку из-под фена, но замялся. До субботы так-то два дня, заметить могут. Да, стырить деньги из тайника под «возьми» подпадает, и должно засчитаться. Но могут спалить раньше времени. Уровень ещё того, сильно не сороковой, хотя в целом и близко. Лучше до субботы потерпеть и валить целенаправленно в лес, а не непойми куда. Можно, конечно, у Толика зависнуть, но его предкам Пашкины позвонят в первую очередь, если сын домой не явится. И те сдадут, разумеется.

Нет, надо ждать субботу. Только снарягу Толяну передать, а деньги потом. Хотя, конечно, блин, зависнет на два дня задание.

Пропустил в итоге Пашка физру и английский. Толик, да и все вообще в классе, прифигели от его внешнего вида. Другу сказал, что прицепился какой-то урод на улице и в драку полез. И что предки теперь никуда не пустят, и потому отчаливать они будут тайно с возможностью погони. И следует из этого, что никому нельзя докладывать точно, где будет лагерь.

Снарягу Толик приберечь согласился. Но смотрел на Пашку как-то косо. Словно не верил во всё до конца.

Историк не преминул покуражится над Пашкиными увечьями, и загремел в «тетрадь кровавой мести» на второе после предков место.

На Лебедева смотреть было противно и стыдно одновременно. Пашка сначала хотел полезть в его память, а потом не решился. Потому что, если Лебедев в курсе, придётся ему морду бить за мысли поганые о Пашкином бате, как ни крути. А драться ни с кем не хотелось, и так всё болело. И как он будет переть рюкзак с треснувшим ребром? А что Пионова о нём подумает?

Хотя бабы, вроде, жалостливые. Может, станет им гордиться.

Приложуха дала «G» на боку и ещё одну «П» с прорехой, а к пятому уроку к тому же медведя. На Пашку напала апатия.

Зинка так обалдела от Соколовской заплывшей рожи, что прямо за сердце схватилась. Но не ёрничала, как историк-гнида. И потому к ней вечером Пашка решил всё-таки сходить. Очень уж домой к предкам не хотелось.

И вышло в итоге, что не алгеброй и геометрией они занимались, а Пашкиным здоровьем. Зинка промыла все его увечья, потом смазала вазелином и уверила, что он раны быстрее всего заживляет. Даже с собой дала, но Пашка, правда, выбросил тюбик — как-то не про то о парне с вазелином в кармане могут подумать.