Шрифт:
То есть вы хотели по собственной воле пойти на Умшлаг?
Я тогда хотела, добровольно хотела пойти с мамой, но этот полицай ни за что не соглашался меня на свою телегу забрать. Он все время повторял: «Ты молодая, у тебя еще есть шанс спастись, а мне нужны пять голов» [79] . И прибавил: «Пятая голова у меня уже есть». Такой был у них жаргон.
А где он маму схватил? Просто на улице?
Нет. Мы с мамой как раз вышли из дома. Стояли в воротах. Хотели пойти разузнать, что с отцом, – его тогда забрали. А он, этот еврейский полицай, как раз проезжал на улицу Налевки через наш двор, через наши ворота. На выезде схватил маму и вытащил ее на улицу. Я за его повозкой побежала, а он ужас как хлестал меня плеткой по рукам, чтобы от повозки отцепилась. В конце концов я упала прямо на дороге. Нашли меня два еврейских полицая и спрашивают: «Ты это чего?» «Иду на Умшлагплац», – говорю. А они мне: «Нечего тебе туда идти, там уже никого нет, со своей матерью ты все равно не поедешь». Я тогда пошла к дяде. Вернее, дяди уже не было, он с голоду помер, но там оставалась сестричка двоюродная, и она сказала, что отец по дороге сбежал…
79
На первом этапе ликвидации гетто (конец июля 1942 г.) облавы на евреев устраивала главным образом организованная по приказу нацистов Еврейская служба порядка. Каждый из ее членов был обязан ежедневно доставлять пять человек на Умшлагплац. Невыполнение этой нормы каралось отправкой в Треблинку.
По дороге на Умшлаг?
Да, по дороге на Умшлаг сбежал и вернулся домой. Я его дома встретила.
То есть на Умшлаг тогда вы не дошли и маму больше не видели?
Больше я на Умшлаге не оказывалась, была там только один раз… И маму больше не видела. Но я хочу еще кое-что о маме рассказать. Мама узнала от Зигмунта Фридриха [80] , куда идут поезда, но уже в начале июля 1942 года, еще до акции, она много говорила во дворах гетто о политике. Предупреждала, что надо защищаться, потому что везут в Треблинку на смерть. Никто ей не верил. А однажды вернулся, точнее, сбежал оттуда один человек из нашего дома. Звали его Зихер. Как он выбрался? Вскочил в поезд с одеждой, который отбывал из Треблинки. И тогда моя мама всем приказала: «Живыми не давайтесь. В каждом доме есть топор, поставьте его возле двери, а как немцы придут, защищайтесь. Зачем вам ехать за смертью аж в Треблинку? А так, может, и немца какого топором прибьете?» Я бы хотела, чтобы это о маме добавили. Она того заслужила. Когда думаю, почему я так рвалась отомстить, приходит на ум, что это мне от мамы досталось.
80
Зигмунт Фридрих – деятель Бунда в Варшавском гетто. В конце июля – начале августа 1942 г. его отправили узнать маршрут и предназначение составов, которые отбывали в Треблинку. Через три дня он вернулся и рассказал о том, что в Треблинке находится лагерь смерти.
Вы с отцом работали в шопе [81] еще во время Большой акции?
Да, это была кожевенная мастерская на Шченшчливой. Конечно, за это место надо было много денег заплатить. Дал их наш дядюшка, папин брат, он тогда еще был довольно богатый. Вообще-то, работал в этой мастерской только отец, а я – нет. Было такое распоряжение немцев, что муж «прикрывает» жену, то есть если муж работает, это дает жене право на жизнь [82] . Поэтому отец сказал, что я его жена. И это было немножно смешно, потому что хозяин мастерской все время меня уговаривал, мол, бросай своего мужа, ну как ты, такая молодая, можешь быть вместе с таким стариком? А если я предпочитаю стариков, то он, то есть хозяин, хоть немножко моложе.
81
От англ. shop – мастерская – здесь: фабрика, или мануфактура, созданная в гетто немцами. Первые сапожные, швейные, столярные и другие фабрики и мастерские появились в Варшавском гетто в январе 1941 г.
82
В начале Большой акции население Варшавского гетто разделили на две группы – большинство подлежало немедленной депортации в Треблинку, небольшой по численности второй группе до поры до времени позволили остаться (разрешение распространялось также на жен и детей). Во вторую группу входили члены и сотрудники еврейских организаций (юденрата, еврейской взаимопомощи), а также работники немецких предприятий, находившихся на территории гетто, и медицинский персонал. На «последнем этапе» ликвидации гетто (после 6 сентября) 35 000 человек, которым было разрешено остаться, получили особые удостоверения – так называемые номерки жизни.
Вы жили на территории мастерской?
Да. При каждой мастерской, в бараках, жили те, кто там работал. И тогда, это случилось в день так называемого котла…
«Котла» на Милой? [83]
Да, еще в сентябре… Они как закончили селекцию в этом котле, айнзацкоманда [84] устроила облаву на нашу мастерскую. Мы с отцом хотели выйти, чтобы поискать отцовского брата на Швентоерской, но тут немцы нагрянули. Мы убежали, пытались спрятаться. А в доме, где мы жили, на втором этаже было укрытие. Там стоял шкаф, им задвинули дверь комнаты. Это была однокомнатная квартира. Дом трехэтажный, и на каждом этаже соорудили вот такие тайники. И тогда я… Но кто-то должен был этот шкаф снова придвинуть… И тогда я втолкнула отца в комнату – и придвинула шкаф. А самой некуда было спрятаться. Там стояла детская кроватка, вот я и залезла под нее. На кроватке лежало плюшевое покрывало, я в него под кроватью завернулась. И тут они вошли… Украинцы, латыши – я слышала их разговоры, а самих не видела. Чтобы подобраться к шкафу, надо было немного отодвинуть кроватку. До меня долетает: «шкаф», «шкаф». Поняла, что они догадались: здесь тайник. Я не знаю… Слышала только, как сердце колотится. Почувствовала, как кто-то меня ногой пнул. Они прошли, а я так и лежала, не знаю, как долго, сколько времени – не могу сказать. Выгребли оттуда всех, там было много евреев. Судя по всему, такой же тайник нашли и внизу. Мы так договорились: вход в эту комнату задвигаем шкафом на всех трех этажах. Я как очухалась, услышала жуткие крики, крики от боли. Выбралась оттуда. Слышала выстрелы. На лестничной клетке полно трупов.
83
«Котел» на Милой – так называемый последний этап ликвидации Варшавского гетто, начавшийся 22 июля 1942 г. 6 сентября была объявлена «всеобщая регистрация» тех, кто остался в гетто. Селекция происходила в районе улиц, прилегающих к Умшлагплацу – на Ниской, Генсей, Смочей, Милой, Заменхофа, Любецкого, на Парисовской площади и на Ставках. С 6 по 12 сентября в «котел» загнали десятки тысяч человек. 60 000 в течение первых дней «выселили», а точнее, увезли с Умшлагплаца в Треблинку. Из тех, кто оставался в котле, только сотрудники юденрата и больниц, а также работники немецких мастерских и фабрик (шопов) смогли получить номерки жизни.
84
Маша Гляйтман-Путермильх имеет в виду подразделение немецкой полиции, которое до 24 сентября устраивало облавы на тех, кто работал в немецких мастерских и на фабриках.
Это были те, кого нашли в укрытиях?
Да, все из тайников. Я искала отца, но не нашла. Они лежали в лужах крови. Переворачивала трупы, чтобы разглядеть лица.
Из укрытия вытащили всех? Никто не спасся?
Никто.
Сколько человек могло прятаться в такой квартире за шкафом?
Двое, трое, какие-нибудь пять человек. Мы с отцом жили в кухне, а в комнате – еще одна семья, супруги. Вместе с моим отцом пятеро. Но я не знаю, может, их туда больше поместилось: когда мы прибежали, этот тайник уже был закрыт. Кто-то должен был задвинуть шкаф снаружи…
Вы не нашли отца. Известно, чтo с ним случилось?
Знаю, что его забрали. Тогда всех забирали в Треблинку.
И больше ничего?
Ничего, абсолютно ничего. Тогда, у этого шкафа, я и рассталась с отцом.
А что с вами было потом?
Пошла на свою улицу, на Налевки. Первым делом стала искать отцовского брата, но тогда его не нашла. Он нашелся позднее, у Шульца [85] . Я где-то назвала свою фамилию, и кто-то сказал, что у Шульца есть какой-то Гляйтман. Так я его и нашла. Но это было позже. А после акции я вернулась в свой двор. В этом дворе, то есть на Налевках, 47, жили скопом те, кто работал на плацувках [86] . Они грузили уголь на вокзалах и могли пронести хлеб. А из гетто контрабандой выносили одежду, наволочки, пододеяльники – разные вещи, как мы говорили, «шматы». В гетто они возвращались перед самым комендантским часом, и выйти на улицу совсем было нельзя. Так что они были очень заинтересованы в том, чтобы кто-нибудь это барахло для них закупал, а на следующий день они бы его сбывали. Вот я и стала скупать тряпье. Люди всегда друг на друга показывали, мол, у этого можно купить одно, а у того – еще что-нибудь. Лучше всего, если вещи легко было переправить за стену и там продать. Проще всего было с наволками: засовывала их в пальто и зашивала под подкладку, под ватин. Я быстро наловчилась. А они потом распарывали подкладку и вытаскивали товар. Тогда, в гетто, я ела хорошо, как никогда. Те, кто работал в городе, приносили кусок колбасы, пару картошек и даже немного угля, чтобы эти картошки сварить. А еще яйца вмешивали в муку, потому что если человек не голодный, он и духом пободрее.
85
На территории гетто работали фабрики Тёббенса – Шульца и К. Г. Шульца. Какое именно предприятие имеет в виду Маша Гляйтман-Путермильх, неизвестно.
86
От польск. placowka – учреждение, пункт, точка. Так в гетто называли рабочие места на арийской стороне – на железнодорожных путях и станциях, на военных фабриках и проч.
Где вы тогда жили?
Я жила в том же доме, на Налевках, но не в нашей квартире. Сторожем в доме был еврей. Он знал меня почти с пеленок и дал мне комнату у еврейской семьи. Так что у меня была комнатка с отдельным входом. В один из дней встретила на улице школьную подружку, и она говорит: «Знаешь, Маша, сейчас создается боевая организация. Хочешь с нами?» Я, конечно, тут же загорелась.
Когда это было? Когда вы встретили эту подружку?
Незадолго до январской акции.
Как ее звали?
Лея Шифман. Мы вместе в школу ходили. Сестра Леи, Мириам Шифман, была очень активной в подполье. С помощью Мириам Лея связалась с Мареком Эдельманом. В конце концов мы с ними встретились. Он меня подробно выспрашивал: чем занимаешься, с кем, почему. Марек знал моих маму и сестру. Его мама и моя были хорошо знакомы по Бунду. После всех этих расспросов он говорит: «Слушай, мы организуем сейчас новую группу на Заменхофа, хочу, чтобы ты была одной из организаторок». Спрашивал, могу ли кого-то порекомендовать, значит, проникся ко мне доверием. Так я и начала работать в организации. Искали квартиры – с этим хлопот не было. Пустых квартир, оставшихся после выселенных евреев, хоть отбавляй. Но нам нужны были не лишь бы какие квартиры, а такие, чтобы окна выходили на улицу, – из окон надо будет стрелять. Для нашей группы мы нашли квартиру на Заменхофа, 29.