Шрифт:
«Мы», то есть кто?
Лейб Грузальц, он потом был нашим командиром, моя Лея со своим неофициальным мужем Адиком Янкелевичем… Нас было десятеро: две девушки и восемь парней. Поселились скопом: спали вместе, жили вместе. Прежде всего учились обращаться с оружием. Меня учил Хаим Фример. Он выжил. Умер уже здесь, в Израиле. Был женат на Пнине Гриншпан. Его группа находилась на другой стороне улицы: вход в дом был от Милой, 29, но окна выходили на Заменхофа. Мы устроились так, что несколько групп жили рядом, на одном отрезке улицы, чтобы вместе ударить посильнее. Так и было. Нападали с двух сторон. Напротив жили даже две группы: одна, ПРП [87] , Павла [Брыскина], а другая – Берла Бройде. Все наши группы были тесно связаны друг с другом. У нас был свой сигнал к началу наступления: кто-нибудь из второй группы бросал гранату, и тут же мы шли вперед.
87
ПРП – Польская рабочая партия, существовала с 1942 по 1948 г. Слившись с Польской социалистической партией, образовала Польскую объединенную рабочую партию (ПОРП).
Итак, вы начали учиться стрельбе…
Сейчас, минуточку. По правде говоря, учились теоретически, нам ведь и выстрел сделать нельзя было.
Вы пришли в организацию после 18 января, верно?
Да, но уже до этого существовали группы, так называемые пятерки. В одну из них мой муж [Якубек Путермиль] входил, он был на территории Тёббенса – Шульца [88] .
88
На этой территории находились швейные фабрики. Фабрика Тёббенса была одной из самых крупных в гетто; на ней шили мундиры для немецкой армии. Фабричные постройки располагались на ул. Лешно, 74, и в малом гетто на ул. Простой, 74. Во время так называемой акции выселения (лето 1942 г.) на фабрике Тёббинса работало 10 000 человек. Фабрики, которыми владели Фриц Шульц и Карл Георг Шульц («маленький Шульц»), находились неподалеку от улиц Лешно и Новолипье.
Уличная торговля
Вы помните 18 января?
Да, хорошо помню.
Расскажите, пожалуйста.
18 января… Расскажу о том, что сама пережила. 18 января я пришла в укрытие, пряталась под чердаком.
Где это было?
Налевки, 47, вход со стороны дома сорок девять. Это были две сквозные подворотни, дома принадлежали одному хозяину. Я бы хотела об этом рассказать, чтобы другие имели понятие, каково жить в так называемом тайнике. Этот тайник устроили под чердаком, в пустовавшей комнате. Вход в нее был через печку: открывалась заслонка, залезали внутрь, a дальше лаз вел в замаскированную комнату. Тогда, 18 января, с нами хотела спрятаться одна женщина с ребенком. Несколько человек ни за что не соглашались ее впустить потому, что ребенок может заплакать… Я так остро не реагировала, потому что мне было уже все равно, я чувствовала себя очень одинокой в этом дворе. Ни одной души на целом свете у меня не осталось, никого, поэтому все было безразлично. А те, кто там был, изо всех сил цеплялись за жизнь, что, собственно говоря, нормально. И она, мать эта, поклялась, что, если ребенок заплачет, она его придушит. Помню, мы слышали немцев, как те ищут. Шли, как всегда, со своими собаками, натасканными на человеческий запах. И тогда все глаза… Комната большая, лежали на полу, вповалку. Зима была, каждый впихнул туда какую-то постель для себя, какое-нибудь одеяло… Она-то, конечно, дала ребенку люминал, чтобы тот не просыпался, но все равно люди боялись. Позднее, когда у меня самой появились дети, я часто со страхом думала: вдруг заплачут. Этот дикий страх преследовал меня все время, пока они были маленькие. А тот ребенок тогда не заплакал. Из-за этой женщины мы на следующий день не хотели возвращаться в этот схрон… Никто не хотел туда идти. На углу Милой и Налевок нашли канализационный люк. Те из нас, кто помоложе, решили: спускаемся в канализацию. Целый день просидели в люке, в сточную воду так и не ступили. Хотя, конечно, немножко вглубь пролезли – в крышке от люка были дырки, через них любой мог внутрь заглянуть. А потом акция закончилась.
Почему вы решили спрятаться 18 января? Откуда вы знали об акции?
Мы быстро узнали. Многих из тех, кто работал в городе, забрали на Умшлаг, когда они выходили на работу. Я знала кое-кого из них, покупала для них товар, рассказывала вам об этом. Помню, что один парень, звали его Изя Френкель, спрыгнул с телеги, которая ехала на Умшлаг, и сбежал. Он мне и рассказал, кого забрали, я знала почти всех этих ребят…
Но вернемся к тому, что было после январской акции, к занятиям в боевых отрядах.
Ну вот, учили нас, как с оружием обращаться, как гранату взрывать. Оружие у нас было никудышнее – польские гранаты, самодельные гранаты, несколько револьверов и коктейли Молотова.
Сколько оружия было в вашей группе, вы не помните?
У каждого, кроме Леи, был револьвер, значит, в нашей группе девять револьверов. У меня был FN-«семерка», бельгийский револьвер, а еще была самодельная граната.
Граната была у каждого?
Да, у каждого
И у Леи?
Кажется, и у Леи тоже. Она была с Адиком, поэтому они решили, что девятый револьвер останется у меня. Тогда мало кто умел обращаться с оружием. У щеточников [89] , на территории Марека [90] , был такой Абрам Столяк. Вот он в оружии разбирался. И был Кoза, как его настоящая фамилия, не знаю, так у него вообще был пулемет.
Откуда взялся пулемет?
Кто знает… Может, у немцев отбили во время январской акции, а может, купили у поляков за большие деньги.
89
Территория щеточников – большой квартал между улицами Бонифратерской, Францишканской, Валовой и Швентоерской (так называемая стрелка). На фабриках, находившихся в этом квартале, работали щеточники, а также токари по металлу, фрезеровщики и электротехники.
90
Речь идет о территории, на которой боевыми группами командовал Марек Эдельман.
После акции вы продолжали общаться с теми, кто работал в городе? На что вы жили?
С той минуты, как я попала в боевую организацию, должна была порвать со всем, что до сих пор делала. Жила вместе с моей группой, но время от времени приходила в наш двор на Налевки, 47, там жила моя подружка по училищу ОРТ. После войны я разыскала ее в Канаде.
Как эту подружку звали?
Эва Альтерман. Она живет в Монреале.
Она тоже участвовала в восстании?
Нет. Она пережила Майданек, потом – Аушвиц, освободили ее во время Тойте марш [91] . Ее вытащили из бункера 3 мая, но она уцелела.
Я разыскала ее через наших подруг из Варшавы. Полтора года назад наконец встретились.
Расскажите, пожалуйста, еще немного о жизни в организации.
Наша организация была крепко законспирирована – далеко не все евреи заслуживали доверия. Никто не мог выйти с территории без разрешения, получали так называемые пропуска. Своих денег ни у кого не было, ели все одно и то же – жили мы очень и очень скромно. Хлеб пекари давали нам даром. Мяса никогда не видели. Держаться помогало только одно – желание отомстить. Все хотели дожить до той минуты, когда начнем сражаться, до митат кавод [92] . Каждый ждал этого дня. Мы ведь знали, что гетто уничтожат. Это было понятно всем. Каждый день мы ждали, когда наконец начнется восстание. Каждую ночь выставляли посты, наблюдали за территорией из окон – немцы всегда начинали акции под утро. Окружали гетто. Мы знали, откуда они могут появиться – со стороны улицы Заменхофа, от улицы Генсей. Так и было.
91
Марш смерти (идиш). В январе 1945 г., незадолго до прихода советских войск, началась эвакуация концентрационных лагерей, находившихся на территории Восточной Европы. Из семисот тысяч узников, которых нацисты погнали в сторону Германии, погибло более 200 000 человек.
92
Достойная смерть (ивр.).