Кэт не ответила. Вместо этого она пролетела мимо меня, направляясь к комоду и открывая верхний ящик. Она вытащила одежду, которую положила туда, когда мы приехали, и бросилась к кровати, открыла чемодан и бросила все это внутрь. Затем она проделала то же самое со вторым ящиком.

— Кэт.

Она покачала головой и скрылась в ванной. Звон пластиковых бутылок, которые запихивали в пакет, эхом разнесся по комнате.

— Кэт, пожалуйста, — сказал я, когда она вернулась в номер, убирая свои туалетные принадлежности в сумочку. — Мне жаль. Я не знал. Ты никогда не говорила мне.

— Не смей винить в этом меня.

— Я не виню. — Я поднял руки. — Я просто пытаюсь объяснить. Я не знал. Ты никогда не говорила об этом. Я сделал предположение, и оно оказалось неверным.

— С чего бы мне говорить об этом? — Она резко повернулась ко мне, ее лицо пылало, а глаза сверкали. — С чего бы мне говорить о том, как моя мать ненавидела меня? Зачем мне говорить о том, что я два года жила в грязи, потому что спать на мусорной куче, в самодельной лачуге из брезента, металлических листов и с мышами было лучше, чем альтернативный вариант?

— Мне…

— …жаль? — Она подошла к чемодану, захлопнула его и застегнула молнию. Затем повернулась ко мне, уперев руки в бока. — Я не могу говорить о том времени. Я не хочу вновь переживать те воспоминания. Конечно, мы все притворяемся, что жизнь на свалке — это волшебная сказка. Но это было страшно. Мы были напуганы. Ты не представляешь, каково это — дрожать от холода, ложась спать холодными ночами, и жалеть, что у тебя нет под рукой хотя бы еще одного одеяла. Ты не представляешь, каково это — проснуться такой голодной, что ничего не видишь, потому что накануне ты съел только половину сэндвича с арахисовым маслом и медом на черством хлебе.

Я с трудом дышал. Грубые, безжалостные эмоции, отразившиеся на ее лице, разбили мне сердце.

— Нам было по шестнадцать, — сказала она. — Мы были так молоды и так глупы. Но такова была судьба, и мы справились с ней наилучшим образом. Да, были счастливые времена. Да, мы были в относительной безопасности. Но страх. Ты не представляешь, каково это — жить в таком страхе, так что прости меня, если я не хочу вспоминать, просто чтобы ты и твоя семья могли поговорить об этом за чашечкой кофе.

Она подняла с матраса свой чемодан и сделала три шага к двери, но остановилась и снова обернулась.

— Причина, по которой я тогда рисовала, заключалась в том, что мне нужно было что-то красивое. Мне нужно было проснуться в мире, где я могла все контролировать. Где цветы были розовыми, а солнце желтым, потому что я так сделала. Это был единственный способ контролировать ситуацию, которая у меня была.

У меня жгло горло, но я смог кивнуть и хрипло произнести:

— Хорошо.

— Я перестала рисовать, потому что мне это было не нужно. Я больше не боялась. Когда я приехала в Монтану, я могла проснуться, выглянуть в окно и увидеть свой волшебный луг. Там. В реальной жизни. Я могла прикоснуться к нему и знать, что завтра все будет хорошо. Я была в безопасности, потому что нашла дом. И я была в безопасности, потому что у меня был ты.

— Я всегда буду у тебя.

Она покачала головой, смахивая слезы.

— Нет, это не так.

— Кэт, пожалуйста. — Я сократил расстояние между нами, положив руки ей на плечи. — Не уходи. Давай разберемся с этим.

— Я такая дура. — Ее глаза наполнились слезами. — Тосковала по тебе все эти годы. Надеялась и мечтала, что однажды ты полюбишь меня так, как я люблю тебя.

Мое сердце упало. Она любит меня? Эти слова заглушили страх, скручивающий мой живот. Если она любит меня, мы во всем разберёмся. Мы будем вместе и найдем способ оставить все это позади. Мы сможем преодолеть это, верно?

Я открыл рот, чтобы сказать ей, что влюблен в нее, упасть на колени и умолять ее остаться. Но прежде чем я успел это сделать, она высвободилась из моих объятий, и мои руки опустились по бокам, как кирпичи в воду.

— Спасибо, — ее голос был таким же ледяным, как и ее взгляд. — Ты знаешь, ради чего я приехала? Это был мой шанс отпустить тебя, перестать тратить годы впустую, ожидая, что ты полюбишь меня. Когда ты появился, я не думала, что это поможет. Но вот мы здесь, и теперь я получила то, что хотела. Теперь ты для меня никто. Даже не друг.

— Мы больше, чем друзья.

Она повернулась и открыла дверь, ее прощальные слова звучали громко и отчетливо даже после того, как дверь захлопнулась.

— Больше нет.

Кэш

Меньше чем за неделю я влюбился в свою лучшую подругу.

И за какой-то час я потерял ее.

Я барабанил пальцами по стойке администратора, умоляя мужчину, который скрылся за дверью, предназначенной только для сотрудников, поторопиться. Моя спортивная сумка стояла у моих ног. Я бросил в нее одежду так же беспорядочно, как Кэт свою собственную.