Она не слушает. Она никогда не слушает. Просто слюнявит меня и топчет гигантскими лапами.

Рыжий шагает на кухню и кидает на меня безразличный взгляд. Он привык к слюнявым атакам. Мне кажется, он ревнует, что ему никогда ничего не достается, но Зиггс предпочитает девушек.

— Забрал ее с приюта. Она отгрызла головы всем игрушкам и уничтожила собачью подстилку, но ее все любят.

Я фыркаю. Перед поездкой на сплав Рыжий отвел Зиггс в приют, потому что не верил, что она не уничтожит дом или трейлер. Похоже, его опасения оправдались.

— Потому что она чертовски очаровательная, — ворчу я, пытаясь оттолкнуть ее от себя. — Отстань, Зигги Лу.

Рыжий подходит ко мне и протягивает руку, поднимая на ноги. Зиггс лижет мои лодыжки и замирает. Навострив уши, она оглядывается на входную дверь.

— Вот дерьмо, — говорю я, как только Зигги бросается бежать.

Снова слышу кряхтение, затем смех и проскальзываю в прихожую как раз вовремя, чтобы увидеть Бринн на полу с Зигги сверху. Леви стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает за ними, а я смеюсь, прежде чем мой взгляд останавливается на другом человеке в прихожей.

Моей матери.

Смех мгновенно замирает, и я напрягаюсь. Смотрю на нее, а она смотрит в ответ. Полагаю, контраст наших лиц должен быть комичен. Мы выглядим почти одинаково, но мое выражение — шок и суровость. Ее — открытость и нежность.

— Саванна, — тихо зовет она. С надеждой.

Я сглатываю. Не отвечаю. Чувствую, как все смотрят на меня, но сильнее всего ощущается взгляд Бринн. Ее глаза широко распахнуты от беспокойства. Я выдавливаю из себя улыбку.

— Привет, Босс.

Рука Леви ложится на плечо Бринн, и он без лишних слов выводит ее из прихожей. Зигги следует за ним, потому что она предательница, но Рыжий бросает на меня вопросительный взгляд: ему остаться или уйти. Я размышляю. Мои мысли мечутся взад-вперед, затем я киваю в сторону кухни, давая понять, что меня можно оставить.

После его ухода я снова обращаю внимание на маму.

— Ты хорошо выглядишь, — говорит она с робкой улыбкой. — Ты выглядишь прекрасно. Я следила за твоей карьерой. Ты такая талантливая, Саванна. Я так гор…

— Не надо. Не говори этого. Я не хочу твоего одобрения. Мне оно не нужно.

Мама с трудом сглатывает и кивает.

— Конечно.

Я смотрю на нее в тишине, с силой упираясь пальцами ног в деревянный пол, чтобы сохранить равновесие. Я ощущаю нестабильность. В реабилитационном центре я посещала психотерапевта, который посоветовал мне пользоваться способом «5-4-3-2-1» всякий раз, когда я впадала в такое состояние. Будто теряла контроль. Пять вещей, которые я вижу, четыре вещи, которые я могу потрогать, три вещи, которые я слышу, две вещи, которые могу обонять, и одна вещь, чей вкус я могу попробовать. Я успеваю дойти только до первого из пяти, что могу видеть, — лицо мамы, — прежде чем сдаюсь и решаю считать вдохи, пока не возьму себя в руки.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — наконец, говорю я. — Ты выглядишь здоровой.

Честно, она хорошо выглядит. За всю свою жизнь я не помню, чтобы видела ее такой. Она вечно казалась ходячим жалким беспорядком. Потрепанной и использованной.

— Я три года ничего не употребляю.

Я киваю.

— У меня скоро будет год.

Я оставалась в завязке месяц перед своим последним пребыванием в реабилитационном центре. Держалась изо всех сил во время европейской части нашего мирового турне. Я просто не могла этого сделать после передозировки Джоны. Каждый раз, глядя на какое-то вещество, на любой порошок, таблетку, бутылку или иглу, я видела Джону на полу в том гостиничном номере.

Восемь недель я провела в центре, приводя себя в порядок. Как только вышла, позвонила Рыжему и наняла его в качестве личного телохранителя. Мой прежний охранник вечно ловил кайф вместе со мной, и я больше не могла этого допускать. После этого я попыталась вернуться к концертам. Чертовски старалась выступать, как ни в чем не бывало, отыгрывать концерты по Америке с прежним энтузиазмом. Но не смогла.

Я устала, была измучена и на грани срыва, а лейбл не давал нам продыху. Мы для них не люди. Мы — машины для зарабатывания денег.

Когда я разглядываю маму, то не могу не задаться вопросом: что послужило причиной для нее. Точно не я. Меня было недостаточно, чтобы она попыталась завязать. Итак, что же случилось?

— Почему? — спрашиваю я. — Почему три года, почему после того, как я уехала, а не тогда, когда я была здесь и нуждалась в тебе? Что оказалось важнее меня?

— Для меня нет ничего важнее тебя.

Я почти верю ей, но фыркаю и качаю головой.

— Чушь собачья, и ты это знаешь. Если бы это было правдой, ты бы не ждала так долго, чтобы завязать.