– Доводилось сталкиваться, мля-мля – прошлёпал толстыми, вывернутыми наружу губами Сясин, пристраиваясь к столу. – А не рановато ли ему, Константин Ефимович?

– А что такое? – нахмурился Купцов. – Профессиональные показатели отличные. Аморальных отклонений не отмечено.

– В этом плане – полный ажур. Беспокоит другое. Как бы помягче выразиться… Некоторая гражданская незрелость, что ли. Не возражаете, если я его кой о чём спрошу?

– Попробуйте, – развёл руки Купцов.

– Скажите, молодой человек, – повернулся Сясин к Алексею. – Как вы понимаете, в чём заключается главная роль прокуратуры? Если не по-книжному. Без общих фраз об осуществлении высшего надзора за законностью.

– …Если в двух словах, – не сразу начал отвечать экзаменуемый по политграмоте, для которого подобный поворот событий оказался неожиданным, – свою задачу вижу в том, чтобы удалять скверну, мешающую развитию советского общества. Вот Микеланджело Буонарроти на вопрос о том, как он делает свои скульптуры, ответил: «Я беру камень и отсекаю всё лишнее». Аналогично и мы призваны очищать, фигурально выражаясь, сорняки из нашего социалистического бытия. И тем расчищать дорогу для передового сознания, произрастающего из здоровой природы человека. Вот, например, Сталин называл советских писателей инженерами человеческих душ.34 А мы – хирурги человеческих душ. Ибо наш черёд, в основе своей, настаёт, когда болезнь уже пустила корни вглубь души оступившегося.

– Хо… Оригинально! – не сдержал удивления Сясин. – Однако и тут вы, молодой человек, проявили незрелость. Вы сказали, что новое само растёт из природы человека. Классовая ошибка! Сам собой растёт только чертополох. Коммунистическую идеологию надобно насаждать. Нужна воспитательная функция партии. И через нас, прокуроров, – в том числе. Что я не из пальца это высосал, расскажу про опыт, который недавно провели в детских садах. Мля-мля, – вновь запричмокивал губами и зашевелил сарделькообразными пальцами Сясин. – Решили проверить, как будут общаться меж собой малыши без присмотра воспитателей. Мы же считаем, что дети сами по себе – воплощение доброты. Что же вышло на практике? Возобладали агрессивные наклонности и эгоизм. Верх взял тот, кто сильнее, более приспособленный. Они-то и отбирали у слабых игрушки, вкусную пищу и прочее. Возник капитализм в миниатюре!

– Этот феномен выявлен не недавно, – невозмутимо внёс коррективы в нравоучение Сясина Подлужный. – Это подметил замечательный польский педагог Януш Корчак ещё в тридцатые годы. По этому поводу и его знаменитая цитата: «Всё, что достигнуто дрессировкой, нажимом, насилием, – непрочно, неверно и ненадёжно»35. А истоки и основа всего положительного – в нашей любви к ближним. Тут я полностью солидарен с Христом. И чувство это из самой природы человеческой рождается. От неё все добрые всходы. Зато я в корне против того, что, будто бы, из советских людей сам по себе растёт только чертополох. Это уже не марксизм. Это уже махровая поповщина. Прямо по Библии: человек изначально грешен…

– Кхе… Не надо схоластического теоретизирования, – недовольный тем, что его перебили, да ещё втягивают в сложную философскую ахинею, резко возразил Сясин. – А у меня – конкретика. Наша партия делами и историческими свершениями доказала свою правоту. А вы пыжитесь, подрывая её авторитет! Это же он, Константин Ефимович, – апеллировал Сясин уже к прокурору области, – направил информацию в обком на секретаря по идеологии Башмачникова. До сих пор не расхлебались…

– Вот где собака зарыта! – не слишком церемонился в подборе слов вспыльчивый Подлужный. – А чего ж ваш Башмачников в обход законной очереди приобрёл финский гарнитур в Гормебельхозторге, а?! Вот такие, как он, и отсекают в людях истинно вечное. И подрывают веру в социализм…

– Довольно, товарищи! – в весьма резкой форме оборвал пикирующиеся стороны глава надзорной инстанции. – Подлужный, вы всё-таки выбирайте эти… метафоры поприличнее. И на два тона ниже.

– Я согласен, – кивнул Алексей. – Тогда и другим на два тона ниже.

– По данному случаю, Ладомир Семёнович, я, пожалуй, с тобой не вполне соглашусь, – деликатно остудил Купцов и пыл заместителя, при этом строго погрозив пальцем Подлужному. – То, что дипломатичности нашему следователю явно не хватило, спору нет. Так ведь и Башмачников, чего уж греха таить – в кабинете сейчас все свои – выглядел в той истории неблестяще.

– Между прочим, Константин Ефимович, – вновь не сдержался Алексей, – на следующей неделе я иду в обком на заседание партийной комиссии. Там будет рассматриваться моя информация по этому случаю.

– Даже так? – прикусил губу Купцов.

– Буквально перед выходом к вам мне оттуда позвонили.

– Что ж, попрошу вас, Алексей Николаевич, о результатах незамедлительно доложить Двигубскому, а уж он пусть выйдет на меня.

– Есть! – по-военному ответил Подлужный.

Стало тихо. Купцов налил в стакан воды из графина и промочил горло. Затем вполне миролюбиво и спокойно подытожил: «Вам, Вадим Данилович и Алексей Николаевич, спасибо и до свидания. А вас, Ладомир Семёнович, я попрошу остаться. – И оценив «хвост» произнесённой фразы, прокурор ухмыльнулся и закончил: – Н-да… Довели. Из-за вас заговорил по образу и подобию группенфюрера Мюллера».36

5

Едва Алексей и Потыквеоком покинули кабинет, как прокурор области не преминул упрекнуть своего заместителя:

– Ну, чего ты, Ладомир Семёнович, начинаешь? Ведь хорошо сидели.

– Да этот Подлужный, Константин Ефимович, заколебал уже! – оставил всякую дипломатию тот. – Молодой да ранний. Без году неделя в органах, а уже на партию замахнулся.

– Вы Башмачникова-то с партией не путайте, – выдал резонный совет Купцов. – Я его как облупленного знаю. Тоже из молодых да ранних – ещё и сорока не стукнуло. Прямого производства не нюхал. Блатник. Типичный выходец из комсомольских функционеров. Ему бы образцом для подражания быть, а он сам нарушению законов потворствует.