Угроза впечатлила. Шатен инстинктивно, из чувства самосохранения, скрестил кисти рук в районе ширинки и весь подобрался. Он ошалело захлопал рыжими ресницами и пересел на соседний стул – поближе к следователю, ища у того спасения.

– Погоди, Коля, – остановил Алексей друга, который скалил зубы и протягивал ручищи к оторопевшему юноше. – Я ему фототаблицу покажу. Напоследок по-доброму с ним попробую. Ну, а не возымеет – он твой.

Следователь открыл сейф, извлёк оттуда первый том уголовного дела и подсел с ним к парню:

– Разуй глаза, Шмаков, что творилось на рассвете 15 июня в сквере оперного театра, близ которого ты, кстати, проживаешь. Я нарушаю служебную дисциплину, но ты меня утомил. Перед тобой снимки потерпевшей. Внимай: здесь у неё кольцо на безымянном пальце, тут – перстень, в ушах – серёжки, а на шее – пусто. Цепочку сорвал убийца. На последнего, пока, тянешь ты. Я на тебя не собираюсь орать, топать ногами, брызгать слюной. Взамен я тебе даю честное слово и три секунды на размышление, что если не скажешь правду – отправлю в каталажку к чёртовой матери.

Округлившиеся глазёнки Шмакова метались от фотографии к фотографии. Его проняло. Наконец он «созрел»:

– Пустите меня в уборную. Я это… брызну, и вам правду скажу.

– Ещё чего! – скривился Подлужный. – Ты всю правду в унитаз и выбрызгаешь. Нет уж, глаголь немедля, а я записывать стану.

– Товарищ следователь! – взмолился студент. – Давайте я вам признаюсь. Эта, устно. Что и как. А запишите вы после туалета.

– Разумный компромисс, – просветлел лицом Алексей. – Слушаем тебя.

– Пятнадцатого июня ко мне пришли Гришка и Лёнька, – синхронно скал ногами и тискал руками прорешку на брюках и «имущество» под ними Шмаков, словно тесто месил. – Ну, соседские парни. Фокины. Лёнька учится в пэтэу, а Гришка – в седьмом классе. Они братья. У них предки в отпуск уехали. Пацаны одни остались. Утром они пораньше пошли рыбалить на Каму. И у реки нашли вот это самое, – кивнул он на цепочку. – Так мне пацаны сказали. В ломбарде без паспорта не принимают. Они ко мне и причалили. Я их спросил про цепочку. Они говорили, что она неворованная. Я им не верил. Тогда они мне сказали, что рядом с цепочкой и авторучку нашли. Я их спрашиваю: «Где авторучка?». Фокины мне показали. Я авторучку забрал себе, чтоб это… алиби было, если что вдруг…

– Где авторучка? – осведомился Подлужный так же, как некогда сам Шмаков у братьев Фокиных.

– Вота, – отстегнув клапан, достал Антон из нагрудного кармана рубашки блестящую шариковую самописку.

Николай и Алексей дружно принялись изучать новое вещественное доказательство. То явно было изделие иностранного производства. Авторучка состояла из трёх основных частей. Верх и низ разъёмного корпуса были исполнены из легкого металлического сплава, а средняя часть – из полого оргстекла. Внутри стеклянной детали плавно передвигался, в зависимости от наклона авторучки, парусник.

– А вещица-то приметная, – заключил Подлужный. – Гляди: «made in Spain». Сделано в Испании, – перевёл он надпись с иностранного.

– Не то слово! – поддержал друга Бойцов. – Фирма`, – сделал он ударение на последнем слоге. – Эдакая фигня на дороге не заваляется…

– О! Кораблик-то с названием, – прервал приятеля Алексей. – Видишь: «La Nina»87… Хороша детка.

Обмен мнениями прервало натужное кряхтение и выстраданный стон мученика, от которого приятели отвлеклись.

– А, Антон, – вспомнил про него Алексей. – Ты ещё живой? И сухой? Так, говоришь, за двести рублей цепочку заложили?

– Ыгы! Уйя-а-а! – утвердительно дёрнулся тот на стуле.

От натуги физиономия у него приобрела свекольный цвет, а до предела раздувшиеся щёки наподобие индикатора отражали степень внутреннего давления на противоположном конце пищевого тракта. И герметичность с той стороны явно близилась к последнему издыханию.

Конец ознакомительного фрагмента.