Шрифт:
Нацисты Гитлера видели в британских частных школах воплощение своих грез и пытались повторить результаты, уже достигнутые англичанами. Поскольку довоенные концлагеря Германии долго не давали ожидаемого результата – добровольного и автоматического, не рассуждающего, спонтанного повиновения, – немецкие фашисты стали пытаться достичь этой цели элитарным воспитанием в «наполас» тех, кто сумеет повелевать лучше, чем недостаточно подготовленное для своей миссии руководство концлагерями [80].
Наставники британских частных школ широко приглашались нацистами для инспектирования «наполас» (уже с 1936 года находившиеся под патронатом обергруппенфюрера СС Гейсмейера [134] , так что всё воспитание в них контролировалось или прямо осуществлялось эсэсовцами [157]). Среди этих англичан было широко распространено мнение, что «наполас» являются воплощением того, в чём (согласно идеологам сначала Второго, а затем и Третьего рейха) немцы должны были всеми силами брать пример с Англии.
134
Как и многие другие в Англии и Германии, Гейсмейер видел в британских частных школах (а до них – в Спарте) образец «строгого коллективного воспитания, формирующего тип», передающийся из поколения в поколение, образец «расового единства как такового» и подчеркивал, что «воспитательные средства и задачи [британских частных школ]… уместны и в наших заведениях» [316].
Наставник частной школы Тейт оценил воспитание новой расы господ в нацистской Германии следующим образом: «Тот, кто критикует английские частные школы… тем самым критикует и английский характер, и точно так же нельзя разделять военную направленность этих школ и установку всех немцев при нынешнем режиме. Их [будущих нацистских фюреров] восхищение здоровым национализмом этой страны [Англии] распространяется и на нашу систему частных школ; считается, что она играет ту же роль в жизни [британской] нации, какую должны играть эти школы [нацистской элиты] в жизни германского рейха. Так что в будущем вождями нацистов станут лишь самые лучшие люди. Небесам ведомо, сколько там уже воспитано будущих Гитлеров» [338].
Британские инспектора благожелательно и с глубоким удовлетворением отмечали, что «во всех структурах нацистского движения (как и в английских элитных воспитательных заведениях) считалось желательным, чтобы молодежь – или вообще кто бы то ни было – отвергал чтение книг по истории даже для развлечения» [80; 335].
Стоит отметить, что работа нацистских педагогов была значительно сложнее, чем у их британских образцов и прямых наставников, так как духовная культура изначально была глубоко чужда предельно прагматичным аристократии и буржуазии Англии.
В Германии же идеал гуманистической самореализации был выработан буржуазией в ходе её политической борьбы против феодальных оков, во многом носившей характер творческого и гуманистического противостояния заскорузлым догмам монархии и церкви в сфере культуры. Поэтому немецкая литература и в целом культурная жизнь были исключительно важны для немецких элит.
Аристократия обеспечивала подъем, объединение и укрепление Германии именно на основе развития культуры, из которой вышла немецкая философия, ставшая основой новой фундаментальной науки (см. главу 5), – причём делала это во многом сознательно.
Однако развитие капитализма, даже несмотря на непосредственное участие аристократов в организации и развитии крупных корпораций и банков, вполне естественно привело к переходу критически значимой власти к представителям буржуазии, – которая в условиях постоянных кризисов ощущала свою полную беспомощность.
Панически боясь потерять свой социальный статус, глядя в лицо социальной смерти (деклассированию и пролетаризации), образованная буржуазия не только Германии, но и основной части континентальной Европы постепенно начала воспринимать привычное гуманистическое культурное наследие уже не как полезный и эффективный инструмент борьбы за власть, а как лишившуюся своего функционала обузу, устарелый балласт, мешающий эффективной самозащите [312].
Эффективной формой такой политической самозащиты стало подчинение смертельно опасного для крупной и средней буржуазии мелкобуржуазного протеста её интересам при помощи национал-социализма, перевод энергии классовой зависти (в союзе с рабочим классом раздавившую бы буржуазию в логике классовой борьбы) в расовую войну.
Понятно, что такой перевод требовал для его практического осуществления систематического стимулирования инстинктов и социальных рефлексов (естественно, самых темных) при столь же систематическом подавлении разума как такового. Эта потребность объективно предопределила обращение немцев к английской модели, не обремененной гуманизмом, культурой и в целом образованностью, ориентированной на систематическое и сознательное подавление разума ради единомыслия и одинаковости.
«В Британии уже при подготовительном обучении… сознательно…, самым методичным образом подавлялась именно автономия личности. Для британского истеблишмента самореализация креативной личности никогда… не была культурным идеалом. Своих Байронов, своих Шелли этот истеблишмент систематически превращал в изгоев. Подавление интереса ко всему человеческому… было ценой, которую империалистическая Англия с величайшей готовностью платила за воспитание своих вождей, за их способность покорить мир» [80].
«Элита нации внутри нации элит четко усвоила рефлексы командования и повиновения» [80]. В значительной степени сформированная именно частными школами и наглядным примером, постоянно подаваемым их воспитанниками обществу, готовность масс строго соблюдать иерархию внутри британского общества, беспрекословно «примириться с положением эксплуатируемых» удивляла интеллектуалов даже в самой Англии [268]. Тем более она привлекала внимание внешних наблюдателей и последователей.
Геббельс считал английскую «нацию элит» результатом образцовой «селекции для политики»: «сила и величие Англии – путеводные звезды для… политического инстинкта». Уже в 1930 году Геббельс хотел видеть немецкий народ аналогом британской «нации элит».