– То есть?..

– Единственное, что меня держит здесь – помощь колдуну. А ещё, это – его способ проверить меня. Привязан я к этому телу или… или обошёл его и здесь.

Он не стал вызывать магическое пламя и вообще прибегать к заклинаниям – поворошил угли, положил новое полено и воспользовался огнивом. Одной искры было недостаточно, пришлось повозиться, но когда Кирино наконец расправился с розжигом, я услышала потрескивание огня и почувствовала, как тревога окончательно унялась.

– В чём обошёл? – шёпотом спросила я, отчего-то боясь нарушить размеренную тишину, в которой слышно было лишь треск пламени и собственное дыхание. – И как твой осколок вообще очутился в том лесу? Что случилось тогда?

– Раньше мне приходилось чаще менять тела, душе не удавалось долго существовать в чужом. Отчасти… отчасти с этим удалось справиться, когда я разбил её на осколки. На тот хутор, что ты упоминала, я попал по велению колдуна – должен был разобраться, что там исследовала Цикада. Сглупил и поверил человеку, который тоже оказался там по приказу и должен был мне помочь. И в итоге – очутился на жертвенном алтаре.

Каким-то непостижимым образом бокал Кирино опустел, хотя я вроде бы пристально следила за хмырём. Решив использовать возможность, я подошла к нему с бутылкой и легонько коснулась плеча, но магия не отозвалась. Не получилось выудить ни обрывка воспоминаний, ни даже каких-то голосов или запахов, с которыми всегда было проще тянуть всё остальное.

Кир отмахнулся от моей ладони, перехватил, крепко сжал запястье и посмотрел неодобрительно. Видимо, я и так перешла всякие грани, бесцеремонно залезая в его память, вытаскивая наружу интересующее больше всего и не обращая внимания на то, как это сказывалось на «жертве». Я помнила, как трясло Таши, когда он вспоминал о неприятных вещах, но при этом после ему становилось легче, он был благодарен за возможность выговориться, разделить с кем-то тяжёлый груз, неустанно давящий на плечи. А Кирино такое – помогло бы?..

Впрочем, мэтр тогда рассказывал сам, без моей «помощи». И дар даром, вот только у него есть последствия – мигрень точно обеспечена. Имела ли я право таким образом утолять любопытство, намеренно причиняя боль тому, кто в общем-то сделал больше хорошего для меня, чем плохого? Жизнь спасал точно не один раз. Могу ли я быть настолько безжалостной к нему? Или всё-таки – сочувствую… не ненавижу?

– Выбор был небольшой: или использовать заклинание, в котором я не был до конца уверен, или дать убить себя. В любом случае я бы остался прикованным к месту жертвоприношения – частично или целиком. Мне повезло.

При всей неприязни Кира к рыжим, медноволосый бог Удачи ему благоволил. Как и мне. Казалось бы, из Семерых он один проявлял своё участие странным и редким образом, не особо сопереживая роду людскому. Но ежели во всём происходящем замешана сама Хеффа, то почему бы и в помощь Скиля не поверить? И чем только приглянулись ему?

А Ночи Гнева, получалось, верить можно было лишь с натяжкой – где это видано, чтобы богиня Смерти, описываемая как мудрая, прощающая и чуть ли не самая добрая к людям – после Ярона, конечно же, – была так жестока на самом деле? Или проблема была не в ней, а злодей на самом деле – мой отец, осмелившийся выступить против богов? Зачем ему оставленная Кетрой реликвия?

– Но если ты знал, где остался твой осколок, то почему не забрал его сразу? – вздрогнула и проговорила крутившиеся на языке вопросы, когда холодные пальцы прошлись по запястью и выше – к метке проклятия у сгиба локтя. – И что там за ритуалы проводили?

Надо бы в следующий раз платье не с такими широкими рукавами надеть. Чтобы вообще никто подлезть не мог, не только этот гад чернявый.

– По одной из старых легенд, не пользующихся сейчас популярностью, Хеффа в битве с Забытым утратила тело, – произнеся это, Кирино с силой надавил ногтем на чёрный полумесяц. – Что её жрецы, что Певчая Цикада – ищут способ вернуть ей плоть. Найти вместилище для божественного духа. Я был свидетелем множества разных ритуалов, все как один – неудачные. То, что случилось с твоей сестрой, – одна из таких попыток.

– Я должна была стать вместилищем? – Я нахмурилась, но руку выдёргивать не торопилась. Было что-то успокаивающее в этом жесте, словно Кирино показывал, что раскусил проклятие и скоро действительно избавит от него.

– Нет. Ты стала бы матерью для нового тела богини. И не факт, что тебя держали бы в сознании. Или что ты выжила бы.

Сглотнула. Зато – честно. Вот за что Кира можно было уважать, так это за прямоту, с которой он обрушивал горькую правду. Не пытаясь сделать больно, не унижая, не погребая под тяжестью осознания, он попросту был до обжигающего ощущения где-то в горле честен. Либо вертелся, избегал, недоговаривал, либо – вот так. И теперь, когда я знала об этой его черте, обиды почти не возникало, разве что горький укол совсем в глубине, под толстым слоем гранита, который пришлось нарастить, когда влипла в неприятности по уши.

– Чего пытается добиться мой отец?

– Я не знаю, что Грассэ сделал не так. – Имя он выплюнул, словно вместо свежего винограда в рот случайно попал сгнивший. И руку отпихнул с такой силой, что пришлось отступить на шаг, чтобы не завертеться волчком.

Вдруг поняла, что до этого Кирино старательно избегал называть его по имени, даже при короле лишний раз не обращался. Но как быть, если всё это – тоже спектакль? Или такую ненависть нельзя сыграть? При Росэре хмырь вёл себя по отношению к Грассэ сдержанно, почтительно, пусть и с нотками неприязни, но там всё можно было списать на сумбурность происходящего и то, что изначально в планы Кира никто посвящать не собирался. Но со всеми этими постоянными играми поди разбери, где настоящее лицо, где – маска.