Директор шапито, увидев нас, радушно распростер навстречу свои ухоженные руки. У него были экстравагантные манеры и смешной чуб. Когда он целовал руку Ванде, чуб с челкой, как у дятла Вуди Вудпекера, падал вниз.

— Я рад, что вы приехали, дорогая, — говорил он, сжимая в ладонях руку моей начальницы.

— Мне очень ценно наше знакомство. Коллеги, это Иннокентий Георгиевич, — представила его Капралова, после чего отрекомендовала нас. Ей очень нравились церемонии в общении, и сейчас она просто млела от этого, как ей казалось, возвышенного «штиля».

— Прошу вас следовать за моим сотрудником, — предложил псевдо-Вуди Вудпекер, — для вас приготовлены лучшие места. После представления мы сможем побеседовать.

В зале публики было откровенно мало. Я начал догадываться, и мои догадки затем оправдались, что директор хотел с помощью нашего Дворца решить проблемы с наполняемостью зала. Несколько сотен детей со своими родителями, бабушками и дедушками действительно могли поправить финансовое положение шапито. Но тут же возникал вопрос: «А какой в этом интерес у Ванды?» — и тут же находился ответ: «Конечно, шкурный». Ничего невозможного в организации посещения детьми цирка не было. Нам, то есть Дворцу, нужно было лишь обосновать это посещение, то есть придумать образовательную программу или включить визит в цирк в уже существующие программы. Само по себе ничего ужасного в этом не было — то, что обычно показывают в цирке, вполне могло сопровождать образовательный процесс, но мысль о том, что это затевается, чтобы получить свой процент, была противна. Я давно догадывался, что Ванда периодически проворачивает подобные штуки, но моя совесть была чиста — я никогда не касался этих денег.

Представление было совершенно обычным: дрессированные собачки, жонглеры, гимнасты, фокусник со своей ассистенткой, боксирующий кенгуру, не захотевший выходить на арену носорог и второе отделение с традиционными тиграми.

В выступлении клоунов, по всей вероятности, не обошлось без специальных установок на наш счет. В одном из их номеров нужны были добровольцы из зала, и меня буквально вытащили на арену. Нас с несколькими мужчинами посадили на стулья, выстроенные в круг на небольшом подиуме в центре арены. Затем велели каждому положить голову на колени позади сидящему, после чего из-под нас убрали стулья. Как в какой-нибудь «Матрице», мы зависли в воздухе на радость почтенной публике, ну и, конечно, Ванде и Эльвире, но это было еще не все. Апофеозом номера стали прыгающие через нас акробаты. «Хорошо, что не прыгающие бегемоты», — подумал я, закрыв глаз во время экзекуции.

После представления нас отвели к человеку со смешной челкой и ухоженными руками.

— Как вам наше представление? — спросил он.

— О, прекрасно! Спасибо. Мы замечательно провели время, — отвечала Ванда.

— Что-нибудь выпить? — предложил чубатый.

Мы вежливо отказались.

— Что ж, тогда можно обсудить детали.

Видимо, при нас с Эльвирой чубатый ничего не хотел обсуждать; он немного замялся, пока наконец ему в голову не пришла идея.

— Не хотите посмотреть животных поближе? — обратился он к нам.

Нас привели к тому упрямому носорогу, который отказался выйти на арену во время представления. Уж как его ни уговаривал дрессировщик, как ни заманивал, как ни бил хлыстом — ничего не вышло. Гордое животное знало себе цену. И публика все правильно поняла — она была полностью на стороне носорога и болела за то, чтобы он не уступил-таки кнуту. И он не уступил. И вот сейчас мы с Эльвирой смотрели в его добрые глаза. Я трогал рог, и мне представилось, что перед нами белоснежный заколдованный единорог. И сразу стало понятно, почему животное отказалось развлекать публику — благородному созданию не пристало балаганничать.

Затем к нам подвели шимпанзе. Эльвира, повинуясь спонтанной наивной радости, чуть нагнулась и протянула к нему руки — шимпанзе, расценив это как призыв, резво прыгнул к ней на шею. Видимо, он любил пышных женщин — принялся трогать свою новую знакомую за грудь, взлохматил ей волосы, но, к счастью, больше сделать ничего не успел, так как его немедленно разлучили с предметом внезапно вспыхнувшего интереса.

— Замечательно, — сказала Эльвира, приводя себя в порядок, — я уже дожила до того, что возбуждаю обезьян!

Встретившись с Вандой, по ее довольной улыбке я понял, что они договорились с балаганщиком. Сам чубатый казался немного расстроенным, вероятно, достигнутое соглашение больше было в пользу Капраловой, чем в его. «Эта своего не упустит», — подумал я.

Простившись с цирком, мы поехали в ресторан. Ванда щедро угощала нас в тот вечер, что только укрепило мои догадки. Вернулись мы поздно.

Бывало, вечером раздавался телефонный звонок.

— Мы заехали за вами. Спускайтесь, поедем гулять, — игриво, но вместе с тем безапелляционно заявляла Капралова.

Мы ехали куда-нибудь втроем, и Ванда пела:

Вообще, она часто пела припев этой песни, когда была не на работе. И это было не случайно. В ее пустой жизни работа — единственное, что придавало всему хоть какой-то смысл. С невероятной мощью — прямым следствием ее природного здоровья, она обрушивалась на решение задач, большей частью выдуманных ею самой, а значит, совершенно бессмысленных. На созидание Ванда, к сожалению, была совершенно не способна. Двигать, ломать, провоцировать, приводить в движение — вот ее призвание. Да, такое тоже нужно, но когда ничего другого нет, начинается сущая трагедия для окружающих.