Кофе был давно выпит, пирожные съедены, да и разговор, судя по всему, подошёл к концу. Ли надо было готовиться к лекции, а Цзинь, договорившись о своём присутствии на его занятиях, поспешила взять рикшу: предстоял долгий путь через весь Пекин – к Храму Неба, там на улице Юндинмыньдунцзе в доме родителей жила жена Сяосуна Фэнсянь с сыном. В октябре или ноябре она должна была родить, и Цзинь считала себя обязанной поддержать жену брата и, если надо, чем-то помочь.

Дверь ей открыла юная красавица в шёлковом белом ципао, расшитом разноцветными попугаями.

– Вам кого? – спросила она голосом, в котором звенели весёлые колокольчики.

Цзинь невольно улыбнулась:

– Я – сестра Ван Сяосуна Дэ Цзинь. Приехала из Харбина.

– Сестра Сяосуна?! Ой, как здорово, как замечательно! – Цзинь показалось, что девушка, как ребёнок, сейчас захлопает в ладоши. – А я – сестра Фэнсянь, меня зовут Пань Мэйлань. Что же мы стоим на пороге? Проходите, проходите, пожалуйста! Будьте, как дома, а я позову Фэнсянь.

Мэйлань умчалась куда-то в глубину квартиры, а навстречу Цзинь вышел черноголовый карапуз лет четырёх в жёлтых штанишках кайданку и красной рубашонке с большой аппликацией на груди в виде байлуна – белого дракона.

– Ба! – сказал малыш и показал на кончик хвоста дракона, который указывал на низ живота.

Просится в туалет, поняла Цзинь. Кайданку имеют внизу разрез, так что можно не снимать, но куда опростаться? Она поискала глазами – мальчишка, видимо, догадался и вытащил горшок из-за большой кадки с фикусом.

– Ба! – требовательно повторил он.

Цзинь взяла его на руки так, чтобы разрез в кайданку пришёлся над горшком – эта поза и называлась «ба», чуть-чуть присвистнула, изображая звук бегущей струи, и малыш пустил свою.

– Шаогун! – укоризненно сказала Фэнсянь, появившаяся вместе с Мэйлань в самый ответственный момент.

Мальчуган повернул голову на голос матери и в третий раз сказал «Ба!» с чувством глубокого удовлетворения.

Цзинь засмеялась и поставила его на пол. Он моментально исчез.

– У меня самой трое детей, – сказала Цзинь, с удовольствием оглядывая округлившийся живот Фэнсянь, заметный даже под ченсам [7] , – так что это мне хорошо знакомо. Здравствуй, Фэнсянь! Как я рада тебя видеть!

– Здравствуй, Цзинь! Я тоже рада. Проходи. Ты голодна?

– Спасибо, нет.

– Тогда будем пить чай. Мэйлань, займись.

Девушка кивнула и ушла. Хозяйка и гостья прошли в гостиную. Фэнсянь усадила Цзинь на диван. Села и сама, сложив руки на животе. Помолчав для приличия, спросила:

– Есть весточка от Сяосуна?

– Весточки нет, – покачала головой Цзинь, – но я знаю, что он обещал приехать к родам.

– Сяосун приедет, он всегда выполняет обещания. Но я так соскучилась!

– Что делать, дорогая! Мой Чаншунь тоже далеко, и я очень скучаю. Уж такие у нас мужья беспокойные.

– Это время беспокойное.

– Сестра у тебя очень красивая, – сказала Цзинь, наблюдая, как порхает из кухни в гостиную девушка в белом ципао. – Сколько ей – лет пятнадцать?

– Уже семнадцать, – вздохнула Фэнсянь. – Замуж пора.

– И жених есть?

– Какой жених! И слышать об этом не хочет. В университет собирается, на филологическое отделение.

– Надо же! – удивилась Цзинь. – Мой Сяопин туда же поступает.

– Замечательно! – обрадовалась Фэнсянь. – А где жить будет?

– Не знаю, – неуверенно сказала Цзинь. – Наверное, в общежитии. Забыла спросить у Дачжао, есть ли у них общежитие.

– А зачем ему общежитие? Пусть живёт у нас, комната лишняя имеется. Будут вместе с Мэй на лекции ходить. Мэй, ты слышала? Сяопин, сын тётушки Цзинь, тоже в университет поступает, на ваше отделение. Я приглашаю его жить у нас. Ты не против?

Мэйлань с чайным подносом в руках замерла в дверях кухни. Фэнсянь и Цзинь с любопытством глянули на неё.

– Интересно, – протянула девушка. – А он красивый?

– Думаю, тебе понравится, – засмеялась Цзинь.

Наклонив упрямо лысую лобастую голову, что означало глубокое обдумывание важной мысли, Владимир Ильич Ульянов мерил вдоль и поперёк маленькую столовую своей неуютной двухкомнатной квартирки в Кавалерском корпусе Московского Кремля. Он уже выпил скверного чая с ржаными сухариками – обычный завтрак председателя Совета народных комиссаров республики после спешного переезда верховной власти большевиков из Петрограда в Москву. До начала заседания Совнаркома оставалось пятнадцать минут и следовало освежить в памяти вступительное слово: оно должно было задать тон в обсуждении архиважного вопроса – необходимости жесточайшего красного террора.