Конец августа 1918 года выдался в Приамурье особенно жарким. От Хабаровска вдоль железной дороги двигались японцы, в Забайкалье наводил свои свирепые порядки атаман Семёнов, на правом берегу Амура и вокруг полосы отчуждения КВЖД накапливали силы бэйянские милитаристы во главе с Чжан Цзолинем, к ним примыкали бежавшие с левого берега белогвардейцы; тут и там начинали поднимать голову недовольные разорительными и бесцеремонными действиями большевиков богатые казаки и крестьяне.

Все жаждали одного – свержения новой власти. И хотя она, эта власть, упорно сопротивлялась, ведя кровавые бои за каждый город, каждую станцию, каждую деревню, силы были неравны: районы, подконтрольные советской власти, сокращались, как выразился председатель ЦК Амурской железной дороги Шимановский, подобно шагреневой коже из романа французского писателя Бальзака. Услышав это сравнение, председатель Далькрайкома Александр Краснощёков сказал своему другу, большевистскому контрразведчику Мееру Трилиссеру:

– У Шимановского получается, что советам скоро придёт конец.

– Почему? – удивился тот.

– В романе Бальзака владелец кожи умирает, когда она сокращается насовсем.

– Вот как?! – Трилиссер подумал. – Получается контрреволюция. За такие сравнения расстреливают.

– Ну уж так сразу! Нас есть кому расстреливать.

Советские работники, бежавшие от интервентов и белогвардейцев, скапливались в Амурской области. Дальневосточный крайком советов решил обосноваться в городе Свободном. Спецпоезд из трех пассажирских и одного товарного вагонов, перевозивший сотрудников и их семьи, задержался на станции Бочкарёво: Александру Краснощёкову понадобилось съездить в Благовещенск, чтобы согласовать план дальнейших действий с председателем Амурского исполкома Фёдором Мухиным.

На станции из начальства остался только Павел Черных. Краснощёков обратился к нему с требованием выделить транспорт для поездки.

– Паровозов у меня нет, – спокойно отрезал комиссар безопасности пути. – Можно отцепить ваш и – пожалуйста! – езжайте.

Краснощёков побагровел – не от самого возражения, скорее от удивления, что его выдвиженец смеет возражать, – однако быстро одумался: вариантов-то не было. Но тут вмешался присутствовавший при разговоре Ван Сяосун:

– Товарищ Черных, у нас в депо стоит мотодрезина. Правда бензина нет.

– И бензина нет, и места на ней мало, – хмуро сказал Черных, явно недовольный инициативой Сяосуна.

– Мотодрезина? – насторожился Краснощёков. – Это что такое?

– Это тележка такая с бензиновым мотором. Обходчики путей на ней ездят. Ездили, – поправился Павел, – пока бензин не кончился. Там всего-то три места, а вам же охрана нужна. Дорога нонче стала опасна: белобандиты шастают. Товарищ Ван со своим отрядом китайских добровольцев еле справляется.

– Китайские добровольцы – это очень хорошо! – оживился Краснощёков. – Я получил указание от товарищей Ленина и Троцкого о привлечении китайских добровольцев в части особого назначения – для борьбы с контрреволюцией. Мы, конечно, уже привлекали, и китайские товарищи отлично сражались на Уссурийском фронте. И ваш отряд я помню по подавлению гамовского мятежа, да вы и сами там отличились. Так что я предлагаю, товарищ Ван, реорганизовать ваш отряд в часть особого назначения при Далькрайкоме. Правда я вас пока что плохо знаю, а точней – не знаю совсем…

– «Не печалься, что люди не знают тебя, но печалься, что ты не знаешь людей», – Сяосун улыбкой смягчил излишнюю назидательность суждения и добавил: – Так говорил Учитель, которого вы называете Конфуций.

– Да-да, – покивал Краснощёков, – слышали о таком. Однако вернёмся к дрезине. Бензин мы найдём. В Хабаровске думали забрать с собой автомобили, бензин погрузили, а машины не успели: слишком быстро объявились японцы. Давайте решать с охраной.

– Предлагаю, – быстро среагировал Сяосун. – К мотодрезине прицепить тележку, они тоже имеются – использовали для ремонтных грузов. На тележку поместится человека четыре. Поставить пулемёт – вот и охрана!

– А вы, товарищ Ван, рассуждаете прямо, как военный человек, – заметил Краснощёков. – В армии служили?

Сяосун решил идти в открытую: вдруг вздумают проверять и обнаружат умолчание.

– Служил. Но уволился.

– Уволиться может только офицер. В каком были звании?

– Майор.

– Ого! А происхождение? Помещик, чиновник?

– Сын сапожника.

– В Цинской империи сын сапожника не мог дослужиться до майора. – Краснощёков испытующе взглянул на молодого китайца. – Просто по определению.

Но Сяосун не смутился:

– Я служил после Синьхайской революции. Тогда можно было быстро продвинуться.

– Хорошо. А какова причина увольнения?

– Понял, что армия Китайской республики служит богатеям и продажным политикам. Мне ближе российская революция. Поэтому я вернулся в Россию. Я родился в Благовещенске.

– А-а, всё понятно. И твой русский язык – тоже. Извини, товарищ Ван, за этот допрос.

– Я понимаю. Чтобы доверять, надо знать.

– Вот именно. Ты меня убедил. Однако мы отвлеклись. Какова скорость мотодрезины? – спросил Краснощёков Черныха и пояснил: – На случай, вдруг бандиты окажутся конные.