— Сюда! Чего вы так долго?

Мы входим в помещение, похожее на маленький кабинет, и внутри тут же становится очень тесно. Здесь есть большое окно во всю стену, изящный столик, небольшой шкаф и кушетка в углу. Очень похоже на комнату королевы Мьюриэл, где та пишет письма.

Но главное не это. На стене, обтянутой нежно-зелёной материей, выведено углём:

«Здесь мы смешали кровь и поклялись друг другу в верности. Кто же из вас двоих нарушил клятву?»

Мы переглядываемся.

— Что вот это значит? — спрашивает Харди, указывая на буквы. — Я некоторые знаки уже выучил, пока мы с Тилли ходили по городу, но не всё понимаю. Прочтёте?

Нела читает ему вслух.

— Мы думали, что кровь смешивали двое, правитель здешних земель Вилхелм и его невеста, так и не ставшая женой, девушка с юга. Но написано так, будто принёсших клятву оказалось больше двух, — рассуждает она затем.

— И разве не должны они были сделать это во дворце? — спрашивает Гилберт, задумчиво хмуря брови. — Зачем бы им идти сюда, в этот дом? Возможно, здесь жил третий человек, или даже их было больше трёх.

— Нужно вернуться в замок и осторожно расспросить Вилхелма, — говорит Нела. — Но сперва осмотрим это жилище. Может, найдём какие-то подсказки, указывающие на его обитателей.

Мы тщательно оглядываем всё сверху и донизу, обшариваем каждый уголок, поднимаем ковры, находим незакреплённую половицу, но кто обитал в этом доме, так и остаётся для нас тайной, да и призрак больше не появляется. Усталые и погрустневшие, мы выходим на улицу, где нас встречает ожидавшая всё время снаружи коза Орешек.

Утром следующего дня мы бредём по направлению к замку. С нами нет только мальчишки, который отправился вниз.

— А то мать уж наверняка волнуется, да и Раффи разобидится, ежели я не покажусь и не расскажу ему, что мы видали. Но вернусь я быстрее, чем заскучать успеете, — сообщил он на прощание.

Мы попросили, чтобы он разузнал у здешних норятелей, не слышали ли они чего о проклятии. Как знать, вдруг откроется что-то новое.

Коза бодро скачет впереди. Дамиан не спит, однако соглашается спокойно лежать в люльке, привешенной к козьему боку. Он нащупывает и тянет к себе коричневатую шерсть, но похоже, Орешка это нисколько не беспокоит. А зря, как бы не пришлось ей узнать, что не она одна способна жевать всё, до чего дотянется.

— Будьте осторожны, — в который раз предупреждает Нела. — Не откровенничайте о том, что мы находили надписи.

— Какая в том тайна? — не понимаю я.

— Мы не знаем, были ли Вилхелм и его мать добрыми людьми, — поясняет Нела. — Помните, они жили во времена, когда с соперниками предпочитали не договариваться, а убивать их. И неведомо, кто писал на стенах. Что, если девушка с юга не была такой уж злодейкой, какой нам пытались её показать, и послания оставляла она?

— Тогда это означало бы, что нарушившим клятву оказался или сам Вилхелм, или третий, кто был с ними, — размышляет Гилберт.

— Нам нужно зайти издалека и узнать у здешнего правителя о его доверенных лицах или близких друзьях, — говорит Нела. — Пусть он не знает о наших подозрениях, чтобы не попытался что-то скрыть. Возможно, тот, кто был ему ближе остальных, и окажется предателем. Может быть, и сам Вилхелм не знает всего.

Она размышляет недолго, а затем неуверенно добавляет:

— Ещё я тревожусь, вдруг Вилхелм лишь думает, что вспоминает события прошлых дней, а на самом деле просто повторяет то, что слышит от других, и каким-то вещам находит неверное объяснение. Он может быть искренне убеждён в том, что говорит, но можем ли верить этому и мы? Призраки всё же не люди, и кто знает, в каких потёмках они блуждают и как может быть искажено их сознание.

— Точно, — говорит Тилли. — Довелось мне как-то слышать историю о призраках и несчастной любви. Её, конечно, лучше рассказывать ночью. Ох, да ладно, я в двух словах перескажу: жили-были два лучших друга, которые полюбили одну девушку, но один из них хранил свои чувства в тайне. Куда ему было деваться, бедняге, раз уж товарищ его опередил и первым поделился, что влюблён, а были эти двое всё одно что братья. Оттого второй смолчал и отступил, чтобы не становиться соперником тому, кто ему дорог. Но и счастливым быть уже не мог, всё стремился уехать подальше от родного городка, чтобы не видеть ни той девушки, ни своего названого брата, да так и сгинул где-то. И стал его призрак являться этим двоим.

Тилли умолкает и оглядывает нас блестящими глазами, пытаясь оценить произведённое впечатление.

— Ничего себе! — делает удивлённое лицо Андраник. — Зачем же он являлся?

— Затем, чтобы обвинить их в своей смерти, — говорит Тилли, понижая голос. — Как он любил их при жизни, с той же силой возненавидел после. Видно, чувства, которые он сдерживал, исказились и вышли наружу. И ведь решения-то все он сам принимал — что о любви молчать, что шляться по опасным местам — так нет же, другие оказались виноваты. Вот так оно бывает у призраков.