— Разойдись! — больше растерянно, чем сердито, крикнул отставший страж. — У-убью!

Он взмахнул саблей, и люди отшатнулись. Любопытство бы пересилило, но тут начали ссыпать объедки, а значит, стало не до зрелищ. Каждый торопился урвать куски получше. Ну, пришёл старик, ну, забрал безрукого — мало ли зачем. Родня, может.

Но прошло время, и Леон вернулся. В этот раз его добычей стал хромец с раздробленной ступнёй. Вот тогда уже люди заговорили.

Думали разное, но сошлись на том, что калек забирают на мясо. Старики рассказывали, в Раздолье отведать его удаётся не каждый месяц. В городе держат зверей, которых пускают в еду, но забивают редко. Может быть, часть мяса втайне от народа заменяют человечиной?

Слухи ползли по Свалке и добрались даже до калек, с которыми никто не разговаривал. Впрочем, на то были дети.

Не все забавы Кори было приятно вспоминать. Уж точно не то, как они подбирались к логову безногого, дразнили его, забрасывали мелким хламом. Он терпел сколько мог, но дети не унимались, и калека, озверевший, полз за ними. Конечно, никогда не мог догнать. Останавливался, и злые бессильные слёзы ползли по чёрному от грязи лицу.

— В другой раз старик придёт за тобой! — выкрикивал Ржавый, приплясывая.

Из-за выбитого зуба у него выходило: «штарик».

— Тебя пустят на мясо, на мясо! — присоединялся голос Кори.

Немая просто стояла рядом и глядела. Не бросала ничего, не дразнила. Может быть, даже не разделяла этого веселья. Но она всегда была там, за плечом Кори, всегда рядом.

И теперь её так не хватало.

Старик не возвращался долго, а когда приехал в следующий раз, действительно приглядел безногого. Ржавый тёрся у вагонов, как всегда, а Кори с Немой проследили.

Калека забился в широкую трубу и выл от страха. Этот вой разносился над Свалкой. Страж с другого конца грозил ему саблей, чтобы заставить выползти.

— Умолкни! — рявкнул старик, ухватившись за края трубы и заглядывая внутрь. — Я предлагаю тебе новую жизнь и новые ноги, трус! Если не согласен, поищу другого, кто покрепче.

— Врёшь! — донеслось из трубы. — На мясо пустишь!

— Тьфу! Сам-то понял, что мелешь? Вас если всех пустить под нож, мяса и на тарелку не наберётся. Так идёшь или сдохнешь тут?

Калека согласился.

Он выполз, стискивая зубы. И когда Леон со стражем, подхватив его под руки, волокли к поезду, безногий в последний раз поглядел на детей, наблюдающих поодаль. Столько всего было в этом взгляде — и страх, и стыд. И надежда.

Они встретились после, и он стоял прямо. Тогда его уже звали Бегуном. А настоящего имени Кори не помнила. Не спросить, потому что они так и не поладили никогда, да и не интересно ей это было.

Но тогда дети ещё не знали, что случается с калеками, которых забирает Леон. А он приезжал только за уродами. Однажды кто-то из стариков пробовал напроситься — не взяли.

А когда Кори осталась без руки...

Как же тошно о том вспоминать, хоть вой. Неверие и ужас, что сильнее боли, накрывают и сейчас, стоит подумать о тех временах. Вот только всё было хорошо — а вот жизнь перечёркнута. Надежды, ожидания — всё оборвалось.

Тогда уже засуха осталась позади, ушла, унеся с собой Ржавого. И поезда опять подвозили воду и объедки, и было их вдосталь. Ещё бы, когда живых почти не осталось.

Стоять у дробилки пришлось Кори. И оттаскивать мертвецов к провалу — тоже Кори. На второе едва хватило сил, а с дробилкой и вовсе бы не вышло, если бы не калеки. Кто ещё стоял на ногах, взялись помогать. Ещё бы, не то Раздолье могло и забыть о них — на что кормить, пусть объедками, тех, кто не выполняет никакой работы для города?

И нельзя было гнушаться помощью и сторониться калек, как прежде, потому что иной помощи ждать неоткуда. Проводя с уродами весь день плечом к плечу, Кори уже забывала сплёвывать и растирать, чтобы не стать, как они. Зря недооценивала старые суеверия, видно, за это жизнь её и наказала.

Она ещё помнила, как разглядывала свои руки, лёжа прямо на земле, под старым куполом небесной лодочки. Они были грязными, израненными, но казались достаточно сильными. Кори задумала сбежать.

Сиджи был глупцом. Он ухватился за подножку, но не готовился. А вот Кори готовилась. Толкала ручки дробилки, подолгу висела на пруте, пристроенном между двух куч хлама. Только взглядов Немой старалась избегать, ведь уйти вместе не получится, у Немой не хватит сил. Кори врала себе, что вернётся после.

Но всё пропало. И когда её тащили, она почти обезумела от боли, и это была боль потери. Так ярка была мечта, за которой Кори рвалась, что отказаться было немыслимо, невозможно признать, что она всё испортила.

Калеки помогли перевязать рану, а в остальном им было безразлично, останется дитя Свалки жить или умрёт. Только Немая сидела рядом и как будто не отлучалась и на минуту. Она поняла, что Кори предала её, и всё-таки сама не ушла.

Боль, жар и бред — вот что было дальше. Время слилось в одно целое без дня и ночи. Помнилась Немая, что поила водой. Помнилось, как она трясла за плечи, заставляя Кори открыть глаза. А потом Немая притащила старика. Именно что притащила, почти висела на нём. Стражей не испугалась, а ведь им ничего не стоило зарубить девчонку.