— И причины эти, конечно, от вас никогда не зависят? — пробормотал мальчишка, к которому вернулись прежние подозрения.

— Правители города — не злодеи, — спокойно ответил ему разведчик. — Не стали бы они губить людей ради источника, да вот хоть у брата своего спросишь, когда отыщешь. К тому же, из таких поселений в Раздолье приходят новые жители, достаточно взрослые, чтобы сразу трудиться. Это выгоднее, чем давать кому-то из семейных горожан разрешение на дитя.

— Что за разрешение? — раздался сонный голос Гундольфа.

Видно, негромкие голоса его всё же разбудили, и он подошёл поближе. Сел, почесав щёку, на которую налип песок, и поглядел на Кори.

— Слышал уже, наверное, — ответил тот, — в Раздолье следят за числом жителей. Там каждый трудится. Рассчитано уже, сколько нужно людей для рыбной фермы, сколько для теплиц, сколько для тканья и шитья одежды. Не выйдет стать тем, кем хочется — подберут первое же свободное место, куда сгодишься, и всё. Пока человек трудится, ему выделяют еду, воду, необходимые товары. Тем, кто не работает, не дают ничего, ведь и они не приносят пользы другим.

Гундольф хмыкнул.

— А как же забота о стариках и детях? — спросил он.

— Вот об этом я и говорю. Дети долго не могут работать, да ещё мать какое-то время не способна трудиться. Чтобы их вырастить, родители делятся своей частью воды и пищи, и бывает, из-за этого сами слабеют и болеют. Дети — лишняя трата сил, городу куда выгоднее, чтобы люди приходили со стороны. И всё равно, несмотря ни на что, многие горожане выбивают разрешение на детей, если есть свободное место.

— Так дети и без разрешения могут получиться.

— Тогда всю семью выпроваживают в Запределье, — пояснил Кори. — Раз законы города им не писаны, пусть живут своим умом.

И добавил с кривой усмешкой:

— Если, конечно, они хотят оставить этого ребёнка.

— Не так и хорошо в вашем Раздолье, как погляжу. А старики как же? Ведь они в своё время трудились на благо города.

Кори замолчал. Довольно долго он сидел с мрачным видом, прежде чем продолжил.

— Есть такое место, — сказал он, — Свалка. Для негодных людей и вещей. Раньше там обитали преступники, калеки, больные, кого не вылечить, и старики. Доживали век, по мере сил сортировали хлам. Питались объедками, что после горожан оставались. Тем, что зачерствело, испортилось, залежалось на складах, что доесть не захотели и выбросили. Заношенная одежда, сломанные вещи — тоже им. И людей туда возили, показать, как оно, на Свалке. Вот, говорили, жизнь надо так прожить, чтобы в старости нашлось кому тебя кормить. А если ты угрюмый и недружелюбный, уж не обессудь, что в конце пути угодишь на помойку. Потому люди и стараются детей заводить, хоть и трудно это. Хотя и дети, бывает, отказываются помогать, тут уж как повезёт.

— Несправедливо это! — не выдержал Флоренц. — Зачем со стариками — так? Почему не выпустить в Запределье?

— А это такая доброта, — краешком рта усмехнулся Кори. — В Запределье они бы умерли от голода и жажды прежде, чем прибились хоть к какому-то поселению, да и кто бы их принял, бесполезных? Лишние рты никому не нужны, а на Свалке худо-бедно могли дожить. Но пару лет назад закон всё-таки изменили, и теперь не всех стариков вышвыривают на помойку. Если силы есть у них хоть немного, отправляют смотрителями к источникам. Пищи, правда, много не выделяют, но тому, кто уже не работает, и этого хватит.

— И то хорошо, — проворчал Гундольф. — А преступники и калеки откуда берутся? Неужто так много бед в вашем крошечном городишке?

— Этих не так много, — хмуро ответил Кори. — Бывает, люди горячатся, один в пылу ссоры убивает другого. Или кто-то хочет вещь, но ленится поработать, чтобы её получить. Так хочет, что даже страх наказания не останавливает. А калеки... рука может в станок попасть, нога. У нас ведь старые устройства остались, с прежних времён, новые сейчас как создашь? Громоздкие, опасные, чиненые-перечиненые. Кто дома подновляет, на того балка упасть может. Металл расплавленный проливается, кого лодкой прижмёт — да мало ли работ, где можно пострадать. Этих уродов сразу на Свалку.

— Почему это — уродов? — спросил Гундольф. — Где ж тут правда? Человек трудился, подорвал здоровье, а его ещё и вышвыривают вместо помощи?

— Так ведь калеки же, — сказал Кори, удивляясь его непониманию.

— Ну и что? Я вот одного знал с искусственной ногой, так он и экипаж водил, и танцевал. Я б и не догадался, что с ним что не так, если б он сам не признался.

— Так он потому и жил среди нормальных людей, что не признавался, — убеждённо сказал разведчик. — Если бы все в его окружении узнали, от него бы отвернулись.

— Чушь порешь!

— А вот и не чушь!

И пока они спорили, мальчишка задумался. У них в поселении, по счастью, калек не было, но доводилось, конечно, слышать о таких. Бесполезные они, да и просто мерзкие. Где-то, говорили, таких сразу добивали. В Раздолье к ним ещё по-доброму относились, раз позволяли жить.

И впервые пришла мысль: когда отца завалило, а с ним ещё нескольких мужчин, умерли ли они сразу? Ведь тот обвал был не так страшен, как последний. Но покалеченных не осталось, схоронили всех.