– Что? Как же... Ох, правда! Мы ведь садились в последний момент, залепетал пассажир в брюках.
– Мой попутчик в другом купе, я там вещи оставил и спросонья перепутал, знаете... Поскольку мой совершенно такой же. Вы убедитесь, пожалуйста, я принесу...

– Зачем, я вам верю, - беглая улыбка сделала почти приятным жесткое лицо владельца портфеля.
– А поскольку я реагировал тоже со сна, вы должны меня извинить.

– Да, конечно... Я понимаю. Я как раз сейчас туда пойду, там умывальные принадлежности, знаете, бритва и все такое...

Опасливо передвинувшись на полке к двери, он шмыгнул из купе, а его обидчик, оставшись один, задвинул дверь, посмотрев на себя в зеркало, проворчал: "А нервишки-то стали тонковаты, братец!" Потом сдернул с вешалки над изголовьем махровый халат и вскоре прошествовал по коридору в туалет.

Когда проводница начала разносить чай, он вышел в коридор уже одетый, глядя в окно, закурил, а из ближнего купе показался тоже успевший сменить тренировочные брюки сосед, нырнул обратно и опять показался с портфелем в руке.

– Простите, что отвлекаю... Вот! Точно такой, а вы уже легли, когда я вошел. Вещи заносить, излишне шуметь постеснялся просто. К тому же товарищ рядом, мы, знаете, слегка отметили одно событие, ну и с утра внимание, конечно, ослабло... Вы извините!

– Да оставьте, право, - усмехнулся куривший.
– Недоразумение оно недоразумение и есть. И вы не обижайтесь.

– Ни в коем случае!
– Человек с портфелем потоптался рядом, улыбнулся искательно.
– Мы с товарищем бутылочку сухонького открыли... Не присоединитесь?

– Благодарю. С утра пью напитки не ниже сорока градусов. А вино - ни в коем случае, и вам не советую. Да и подъезжаем уже, слышите?

Радио звучно объявило о прибытии. Раздалась бравурная музыка, вскоре за стеклами потянулся перрон.

Встречающие ожидали и у начала перрона, ближе к выходу в город. Среди них, зябко нахохлившись, похаживал длинноволосый и долговязый малый в линялом джинсовом костюме, исподлобья оглядывая выходивших с поезда.

– Сева!
– В руках у любителя крепких напитков сейчас, кроме портфеля, был еще и чемодан, глаза усмешливо щурились.
– Здравствуй, Сева... Этак ты меня долго встречать будешь.

– Виктор Сергеевич, дорогой, - не вдруг, сначала еще присмотревшись, расплылся долговязый Сева, разводя руки. Но не обнял, а поспешил взять чемодан.
– Как это я тебя не увидел? Идем сюда, я машину поближе подогнал... Понимаешь, собрался ехать, а она не заводится! Боялся, что опоздаю.

– Опаздывать нехорошо. Что бы я тогда стал делать? Сел, на чемодан, заплакал, так бы и сидел в ожидании обратного поезда...

Люся Баканова приступила к трудовой деятельности месяц назад - если считать совсем точно, то двадцать восемь дней, - и каждый день дарил ей радости и огорчения.

Всякий раз, отправляясь на службу, она радовалась, что нашла место, о котором можно только мечтать: рядом изысканнейшие меха, демонстрации мод, навещающие ее шефа иностранные гости - и все это при самых необременительных обязанностях, плюс множество новых и очаровательных подружек. Но к вящему сожалению, человек, особенного внимания которого она добивалась, нимало не был склонен его оказывать. Нет, заместитель заведующего отделом внешних сношений Сергей Александрович Воронцов неизменно любезно и без тени начальственного высокомерия общался со своей секретаршей. И это была именно та любезность, какая служит для установления точно определенной дистанции, как между сослуживцами, так и между мужчиной и женщиной.

В свои девятнадцать лет Люся успела кое-что узнать про жизнь в разных ее проявлениях. Хотя и без этого, уже в силу одной своей принадлежности к лучшей половине человеческого рода, была способна понять, что в ее огорчениях повинна другая представительница той же половины. А вскоре новые подружки не преминули точно назвать имя счастливой соперницы. К этому времени стены проходной комнатки секретарши перед кабинетом Воронцова были сплошь увешаны фотографиями манекенщиц, среди коих наличествовало и фото Виктории Лоховой, или Вики, как называли ее подруги. И узнав, что именно она якобы пользуется особыми симпатиями Сергея Александровича, страдающая секретарша переместила фотографии соперницы из угла у окна на стену против двери Воронцова. То ли для того, чтобы чаще видел, привык, и привычка родила неприятие, то ли для того, чтобы мог сравнить холодную красоту Лоховой с живым и пикантным очарованием близкой помощницы... Кто знает?

Каждый день, придя на работу, Воронцов по заведенному регламенту проводил час в своем кабинете. Затем, если не был занят посетителями, покидал кабинет, оставляя точные указания, что кому отвечать и где можно его найти в случае надобности. И сегодня, ровно в десять тридцать, он вышел от себя и с неизменно радушной улыбкой попросил:

– Люся, будьте любезны, приготовьте кофе к двенадцати. Я зайду к Харлампиеву, навещу старшего товароведа и спущусь в зал. Там и буду, если что...

– Хорошо, Сергей Александрович, я поняла, - Баканова вспомнила, о чем просили узнать нетерпеливо ждущие новостей манекенщицы, и решилась спросить: - Простите, Сергей Александрович, а что с этой ужасной кражей? Выяснилось что-нибудь?