Нам с Виком пришлось угомониться, когда к костру начали подтягиваться остальные обитатели лагеря — дискотека закончилась, началась настоящая жизнь. Кто-то жарил у костра зефир, самые отчаянные полетели к тарзанке. Белая ночь походила на сумерки. Кто-то из легкоатлетов даже гитару притащил, и я уже приготовилась к свернувшимся в трубочку ушам, но парень оказался талантливым музыкантом — играл и пел так, что не придраться. На мой слух (медвежий, надо признать), легкоатлет тянул даже Фредди Меркьюри.

— Давай «Seven Nation Army»! — крикнул кто-то из футболистов.

Как ни странно, местный музыкант потянул и ее — в том смысле, что смог наиграть.

— А теперь «Знаешь ли ты»[1]!

И, к моему изумлению, футболисты дружно завыли:

— Знаешь ли ты-ы, вдоль ночных дорог, шла босико-ом, не жалея ног… — и плевать они хотели на смешки остальных, потому что сами угорали до слез. Даже всегда сдержанный Вик посмеялся со своими.

Он сидел рядом и не переставал меня обнимать.

Я постоянно чувствовала, как его рука скользит по моей спине, а его плечо прижимается к моему. Он пожарил для меня зефир, но в итоге съел его сам, с удивлением узнав, что я не фанат сладкого совсем не из-за диеты, а вполне искренне. Но, быть может, и немного фанат — я совсем не возражала, когда он быстро поцеловал меня сладкими от зефира губами.

Когда угомонились песни, пришел черед страшилок. О, как же я скучала по этой части лагерной жизни! Раньше все ощущалось острее, та же Бабушка-на-копытцах потом все лето являлась мне во сне. А Мужика-с-топором мы с девчонками выслеживали по ночам: кто-то из нас всегда не спал в страхе, что он проникнет к нам в комнату и кого-то украдет.

Теперь, конечно, такие вещи не пугали, а скорее смешили. Но еще дарили чувство ностальгии по тем временам, когда Пиковая Дама обязательно должна была прийти и всех покарать.

— В трех километрах отсюда, — заунывным голосом вещал футболист Радик, — есть психиатрическая клиника закрытого типа. И свозят туда только самых опасных психов страны. Здесь сплошной лес, психам некуда бежать, им некуда прятаться. Они сидят в своей лечебнице и смотрят в окна…

Во время эффектной паузы кто-то подбросил дров в костер.

— Но на прошлой неделе из-за дождей вышла из строя система безопасности. И из лечебницы сбежал псих с крюком для мяса вместо руки… мы слышали, когда бегали до деревни. Все местные запираются по ночам и ждут, ждут психа… говорят, он так и бродит по лесам, но никто не может его отыскать. А между тем в деревне начали пропадать люди… и это всегда красивые молодые девушки, — Радик со значением посмотрел сначала на легкоатлеток, а потом и на нас с Машкой. — В полиции отмалчиваются — не хотят признавать, что это Псих-с-крюком, но деревенские видели его. Видели, как он тащил очередную жертву в лес…

Этот Радик оказался фантазером и еще много наболтал про Психа-с-крюком. Рассказывал так, что даже шумные футболисты притихни и внимали.

Позже, когда мы с Машкой отошли по делам в лес, она вздрагивала от каждого шороха и озиралась так, словно боялась увидеть этого Психа. Я же говорила — Радик неплохой рассказчик.

— Ты понимаешь, что никто не мог сбежать из дурки сразу с крюком? — глядя ее ужимки, спросила я.

— Почему нет? Он же вместо руки, как протез.

— Думаешь, человека нарекли опасным психом, поместили в… больницу, и при этом не забрали крюк для мяса? Чтобы он больных там проредил?

— Протез же, — повторила Маша.

— А, ну если протез… — спорить не хотелось, тем более, Маше явно понравилось услышанное. Завтра все расскажет другим близняшкам, как пить дать.

Словно прочитав мои мысли, Крытова спросила:

— Как думаешь, а мы можем… позвать сюда остальных?

— Чтобы Жанна потом настучала Трухе?

— Наоборот — чтобы не настучала.

— Как-то мне слабо верится в такой исход, — вздохнула я. Вспоминать о Жанне ну вот вообще не хотелось. Может, завтра утром о ней подумаю, когда увижу на тренировке. А пока к черту ее.

— На твоем месте я бы что-нибудь сделала с этим, Лана.

— Почему делать должна я?

— Потому что Жанна ждет не дождется, когда Труха оклемается от своей пневмонии и будет готова слушать. Жанна хочет рассказать ей о драке и всем остальном. Сама знаешь, что потом будет.

Машка, конечно, драматизировала. Во-первых, даже если Труха все узнает, из больницы она не сбежит, не до такой степени ей покарать меня захочется — следовательно, у нее будет время остыть. Во-вторых, будет подкачка, будет бег, голодовка… в принципе, ничего необычного. Иглы под ногти мне никто загонять не станет.