Мы посмеялись над вчерашним, и Вик показал мне раскрасневшееся плечо — так он пытался смыть с себя грязь. Немного перестарался. Затем мы оценили пляж — выглядел он и в самом деле печально. Песочная насыпь смешалась с илом, валялась чья-то обувь, одежда. Свою я забрала еще вчера и кинула на деревянные перила домика. Утром видела, что толстовка стала зеленоватого оттенка, пахла она соответственно.

А потом я решилась:

— Вик… прости за меня за вчерашнее. За то, что оттолкнула и не захотела даже слушать. Я… такая. Так привыкла всегда и во всем быть против всех, что… даже не понимаю, как ты вообще ко мне подобрался, — я подтянула к себе ноги и уткнулась подбородком в колени. Вик сидел на соседнем лежаке и смотрел на меня молча, не перебивая. — А тут такая новость, и я… испугалась. Хотя, наверное, я даже не этого испугалась, а тебя самого. Еще после той ночи у костра. Я все время прокручивала в голове мысль, что мне ничего не надо, я не такая, я спортсменка с железной волей и холодным сердцем… искала пути отхода, понимаешь? — я искоса глянула на него, и он кивнул — Вик всегда меня понимал.

Это вдруг насмешило:

— Почему ты меня понимаешь? Когда я сама… не очень.

— Потому что влюблен в тебя до безумия? — предположил он, вогнав меня в краску. Захотелось убежать к мостику и нырнуть в воду, лишь бы скрыть свое смущение, и вместе с тем я понимала, насколько это ребячество. Я, блин, даже в пять не вела себя так, словно мне пять! А сейчас что-то такое проснулось. Возможно, вчерашнее швыряние грязью и тиной не прошло бесследно и что-то проникло такое в мой мозг.

— Даже если у меня черви в мозгу? — спросила я.

— Черви в мозгу? — засмеялся он. — Откуда?

— Из озера.

Вик покачал головой, а потом вдруг пересел ко мне:

— Если эти черви делают тебя тобой, то они мне тоже нравятся. И я готов повторять это столько раз, сколько потребуется, чтобы ты поверила. И черви, конечно, раз и их доверие мне надо заслужить.

— Да уже весь лагерь поверил, — я закатила глаза, вспомнив, как вчера Роман предлагал план с заложницей, просто пылая энтузиазмом. Не думаю, что он оставил идею насолить футболистам и конкретно Вику, и что-нибудь у них еще обязательно произойдет.

— Угу, Борисыч даже вызывал меня на разговор.

— Что?! — о таком я не знала. — Зачем?

— Напоминал, чтобы я не увлекался сам и не морочил голову тебе, потому что…

— Потому что уезжаешь.

— Да. Потому что уезжаю.

— И это даже хорошо, — кивнула я и под вопросительным взглядом Вика продолжила: — Все равно я терпеть не могу, когда кто-то приходит на мои соревнования. Меня это ужасно раздражает и отвлекает. А ты будешь далеко, и я буду точно знать, что не придешь. И не вздумай смотреть трансляции! И… у меня есть виза, пятилетняя. Получила для последних соревнований. И… — тут я осеклась, поняв, что меня опять несет как-то слишком далеко вперед.

Но Вик вдруг легко и непринужденно подхватил мою мысль:

— А у меня будет зарплата, которую я теперь знаю, на что тратить — на твои билеты.

Я опустила взгляд:

— Мне не понадобится много билетов. Может, это будет один за целый год.

— Потому что у тебя вечные сборы и соревнования, и сейчас слишком важный период в спортивной жизни, — озвучил он. — Я помню. И это не страшно, — он придвинулся ко мне еще ближе — так, что наши носы почти соприкасались: — Знаешь? Борисыч всегда был мне как отец. Он практически меня вырастил, и наш разговор… он сказал, что не стоит нам с тобой… дальше. Стоит оставить все в лагере. Но самое забавное, что я такое даже не рассматривал. Я… иногда просто знаешь, чувствуешь. И неважно, что встретились мы так невовремя или, быть может, рано. И неважно, что думают об этом другие. И даже неважно, что говорит статистика о том, что бывает с парами на расстоянии. Я просто знаю, что у нас все получится, потому что влюблен в тебя всю. Так сильно, что сам в это не верю. Даже в то, как ты краснеешь сейчас. И недовольно смотришь теперь. И… ай, зачем ты меня бьешь? — он со смехом увернулся от моего удара, перехватил руку и поцеловал пальцы: — Мне кажется, если не бояться друг друга, не закрываться и верить, то… все у нас только впереди. И я торжественно клянусь, что на твою Олимпиаду не прилечу. И смотреть ее не буду. Даже говорить о ней — хочешь? — не стану. Но был бы рад до безумия когда-нибудь увидеть тебя на своей игре.

Только многолетняя выдержка спасла меня от навернувшихся на глаза слез.

— Это и правда все так невовремя, преждевременно… и ты — футболист!

Вик засмеялся:

— Ох, Лана! Хорошо, что у нас еще есть время, чтобы поработать над твоим предубеждением против футболистов. Когда-нибудь ты скажешь эти слова иначе.

— Например, как?

— Ты футболист! — прошептал он с придыханием и прижал руку к груди, восторженно глядя куда-то в небо. Надо думать, сравнивал ногомячников с божествами.

— Ну такого-то точно никогда не будет.

— Спорим?

— Легко, — с азартом согласилась я. — На что?

— На желание, конечно.

Елена Анатольевна прибыла только к вечеру и после затяжной болезни выглядела так, словно отлично отдохнула в санатории. У нее даже румянец на щеках появился и морщины разгладились — может, потому что она немного поправилась на больничной еде. Обычно она, как и мы, ела минимум жирного и мучного, как бы подавая пример железной воли. И в отпуск ни разу не ходила. А тут на нее все это навалилось вместе с болезнью.

— Может, она и не болела вовсе? — предположила Жанна, глядя на цветущую Труху. — Выглядит какой-то счастливой. Мне аж не по себе.

— Мне тоже, — призналась я.

— Я вообще теперь спать боюсь, — кивнула Лерка.

— Фильм ужасов, — подтвердили тройняшки.

— Ее захватил Чужой, — предположила Улька.

Застала нас Труха во время вечерней тренировки и даже немного посидела у футбольного поля, глядя, как мы с азартом носимся за мячом. Потом ушла — заново обустраиваться и составлять план для работников столовой. Потому что без Трухи нас кормили макаронами, а мы и радовались.