Сайлас молчал, кивая головой, пока она говорила, но не в том смысле, что игнорировал ее, успокаивая, пока она не закончит. Нет, когда она делала паузу, он задавал вопросы. И я буквально видела, как сестра загоралась, отвечая.

Нет ничего, что она любила бы больше, чем людей, которые слушали бы ее текущие теории и убеждения. Это ее язык любви.

А мой язык любви – это когда люди хорошо относятся к моей сестре.

Это равносильно тому, как если бы мужчины держали на руках младенцев. У меня внутри происходит что-то странное.

В тот вечер перед сном мне пришлось напомнить ей, что это временно, и привязанность к нему только усложнит ей жизнь. Он не был чем-то постоянным – Сайлас Хоторн был мимолетным моментом в нашей жизни. Она знала, в чем дело. Но Лилак... ну, она – это она, и она не слушает.

Я должна буду быть рядом, чтобы собрать кусочки воедино, когда все это закончится, и она будет скучать по его обществу.

– Черт.

Баннер, который я пытаюсь повесить снаружи студии, снова выпадает у меня из рук. У меня есть ровно два часа до того, как начнут собираться люди, и эта студия – настоящая катастрофа. Ничего не готово, и с течением времени я все больше погружаюсь под воду.

– Дурацкие горячие, сексуальные руки, – я тихо ругаюсь, сжимая плакат. – Дурацкий одеколон, который так приятно пахнет, дурацкий язык, который...

– Похоже, мы появились как раз вовремя.

Я чуть не падаю с маленькой лестницы, на которой стою, когда оборачиваюсь, баннер развевается и падает на землю, когда я смотрю на людей, стоящих внизу.

Сидя на тротуаре перед моей открытой студией, Сэйдж смотрит на меня, прикрыв глаза от летнего солнца черными солнечными очками, и ухмыляется.

– Что вы, ребята, здесь делаете?

Медленно я начинаю спускаться по ступенькам лестницы, пока не оказываюсь на земле, где и должны быть ноги. К черту эту лестницу и к черту этот плакат.

– Звонил Сайлас, сказал, что тебе может понадобиться помощь, – Брайар ухмыляется и я предполагаю, что это толстовка с капюшоном, которая на ней, Алистера, судя по ее размеру, она доходит до середины бедра, а затем переходит в леггинсы в сеточку. – Похоже, он был прав.

– Знаешь, – хмыкает Лира, покачиваясь взад-вперед на пятках, – я начинаю обижаться, что ты не просишь нас сама.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, не зная, смогу ли сказать им правду.

Что я так привыкла к отсутствию поддержки, к тому, что все приходится делать самой, что забыла о существовании людей, готовые помочь мне сейчас.

– Не воспринимай это так, – говорю я. – Я со всеми такая. Просить – это не то, в чем…

– Ты хорошо разбираешься? Ни хрена подобного, – перебивает Сэйдж, поднимая на голову очки. – Не волнуйся, с этими двумя ты справишься. У меня получилось, просто нужно время.

– Вы делаете это потому, что я замужем за лучшим другом ваших парней? – спрашиваю я, глядя в лицо каждой из них и скрещиваю руки на груди. – Если мы просто будем вести себя вежливо, это нормально. Или это жалость? Из-за того, что со мной случилось? Мне просто нужно знать, почему вы так стараетесь быть со мной милыми.

Брайар склоняет голову.

– Почему ты такой скептик?

Я восхищаюсь прямотой ее вопроса, хотя уверена, что она хотела сказать: Почему ты такая сука?

Не то чтобы я хотела быть такой. Настороженной и недоверчивой. Но это тяжело, когда люди один за другим подводят тебя. Я хочу верить, что у них добрые намерения, но не могу избавиться от чувства недоверия.

– Ясмин, моя школьная подруга, – начинаю я, прекрасно понимая, что все знают дочь двух арт-магнатов, девочку, которую я знаю с детского сада. Мы вместе влюбились в искусство, и так же быстро этот шедевр дружбы распался. – Она была рядом со мной, когда меня спасли. Присылала мне посылки с пожеланиями выздоровления и цветы в больничную палату. Даже приходила и приносила домашнюю еду, пытаясь вдохновить меня вернуться к рисованию, – я облизываю нижнюю губу и вздыхаю, качая головой. – Да, но через три месяца после этого начался ажиотаж – люди узнали о том, что я рассказала только Ясмин. Шрамы, которые оставил на мне Стивен, пытки и унижения, которым он меня подвергал, все, что я рассказывала ей по секрету, стало достоянием общественности, и они, блядь, сожрали это.

Во мне что-то сломалось, когда я узнала, что незнакомые люди по всему миру читают о том, как меня заставляли есть из собачьей миски и справлять нужду в ведро, слушая подкасты и рассказы ведущих новостей о моем психическом состоянии.

Как можно влюбиться в человека, который вывихнул тебе плечо?

До похищения она, должно быть, увлекалась всякими извращениями.

Меня вскрыли, я была еще жива и могла чувствовать, в то время, как люди заглядывали в мои внутренности. Они совали туда свои любопытные руки, делая предположения, основанные только на том, что преподносили им СМИ.