— А что еще швабре делать? — подхватывает второй.

Стараюсь пропускать их глупые реплики мимо ушей и не вестись на малолеток. Спокойно повторяю:

— Сейчас же покиньте спортзал.

— А то что? — с вызовом спрашивает один.

— А, может, нам не хочется. Нам, может, хочется…

— Вы своим мамам и папам рассказывайте, что вам хочется, а чего не хочется. А мне работать не мешайте.

— Работать мне не мешайте… — кривляясь, передразнивает меня один из мальчишек. Мелкий, вертлявый, веснушчатый.

Затем они по еще влажному полу бегут вприпрыжку к корзинам с мячами и переворачивают. Пинают рассыпавшиеся мячи, дико орут, носятся, гогочут.

— Пошли вон отсюда! — выйдя все-таки из себя, прикрикиваю на них, но эти только входят в раж.

Распинав мячи, окружают теперь меня. Скачут вокруг, как мартышки, пытаясь то ли схватить меня за какую-нибудь часть тела, то ли ущипнуть. Хотя, скорее всего, просто делают вид, что хотят схватить, дразнят. Я отбиваюсь от них шваброй — замахиваюсь, а они тут же с хохотом отпрыгивают. А через секунду снова лезут.

В конце концов самому наглому, тому, что с хвостиком, все же прилетает вскользь влажным мопом по щеке. Он, опешив, замирает. Потом, брезгливо скривившись, яростно трет рукавом щеку. Его друзья над ним же хохочут, он матерится в три этажа на них, на меня, потом со злости пинает ведро. Оно опрокидывается, вода разливается. А затем этот недоумок смачно, с характерным звуком плюет на чистый пол, и его дружки — тут же повторяют за ним.

Я пытаюсь их выгнать, но они отбегают и снова плюют.

Затем, нарезвившись, «хвостик» кричит:

— Ну что, пацаны, погнали домой? А ты, Швабра, давай тут наяривай! — он делает неприличный жест.

— Мой получше! А то… — второй мальчишка затыкается на полуслове. И все трое застывают в нерешительности.

В дверях стоит Стас, скрестив руки на груди. И лицо у него очень говорящее…

Неспешно приближается к ним, они тихо пятятся назад. Кроме того, что с хвостиком. Тот тоже, конечно, трусит, но стоит на месте. Стас ловит его первым. Прямо за его хвостик. Наклонившись к нему, что-то негромко внушает и тянет к моей тележке. Тот семенит за ним, подскуливая и энергично кивая.

— Ну, всё, раз понял — за работу.

Стас отпускает мальчишку, поддав ему ногой под зад. И поворачивается к остальным:

— А вы чего морозитесь? Тоже втащить для ускорения?

Оба синхронно трясут головами.

— Тогда тряпки в руки и вперед.

Они даже не спорят, не возражают ни единым словом. Безропотно вытирают свои плевки, бегают за водой, собирают мячи, моют пол, неумело, но старательно.

А затем с покаянным видом просят у меня прощения.

В приемную Стас идет за мной следом. Точнее, я иду, а он резво толкает перед собой тележку, голосом и лицом изображая что-то гоночное. Особенно на поворотах. Как мальчишка. Но меня это веселит.

После приемной заходим в кабинет директора. Смолин быстро переворачивает и составляет стулья на длинный стол, освобождая для меня пространство, а затем плюхается в кресло Яна Романовича.

Пока я убираю, он рассуждает о всякой всячине. Я слушаю его фоном, как музыку. Потому что в наклоне вести диалог не очень-то удобно. Лишь изредка отвечаю односложно. А когда потихоньку приближаюсь к директорскому столу, чувствую, голос его меняется. Становится ниже, с легкой хрипотцой. И какой-то рассеянный, что ли. Между словами удлиняются паузы. В конце концов Стас и вовсе замолкает. А мне вдруг становится не по себе.

Я выпрямляюсь, оборачиваюсь и напарываюсь на такой жадный и откровенный взгляд, что у меня к лицу тотчас приливает кровь.

Впрочем, Стас тут же отводит глаза, смутившись и сам.

— Э! Что у тебя в голове? — вроде как с шутливым возмущением спрашиваю я.

Стас пытается отшутиться:

— В голове моей опилки, да-да-да…

Потом переводит взгляд за спину, на шкафы.

— Помнишь, как мы там прятались?

— Такое не забудешь, — улыбаюсь я.

— Знаешь, как сильно я хотел тебя поцеловать? Прямо до безумия. Кстати, а зачем ты все-таки сюда забралась тогда?

— Да так… это уже не важно.

— Ну ладно, не хочешь говорить, не говори, — Стас пружинисто поднимается с кресла и медленно, по-кошачьи подходит ко мне. — Но дай хоть гештальт закрою…

Я хочу сказать, что у меня руки мокрые, что надо домыть скорее, что здесь не подходящее место, но почему-то не произношу ни звука. А когда его губы касаются моих, задерживаю дыхание и закрываю глаза…

— Куда ты засобиралась? Мы и часу не занимаемся!