Сонька таращится на меня.

— А что такого? Мне вот легче, когда меня жалеют…

— Ты — девочка, — обнимаю ее за плечи. — Тебе можно. Женька мне, кстати, никогда ни на что не жалуется. Никогда не стонет и не ноет. А я бы такой ей стал плакаться… ну нет.

— И не скажешь ей ничего?

— Ну почему? Вот сейчас приедет — скажу. Пусть с нами посидит. Только ты с ней нормально общайся. Без наездов, ладно?

— Я и не собиралась, — бурчит Сонька.

Но когда в дверь звонят, она подскакивает и сбегает в спальню. И хорошо. Пусть у нас будет с Женькой хоть несколько минут наедине. До безумия хочу ее прижать к себе, аж в груди ноет. Хочу почувствовать ее запах, ее губы.

Открываю дверь и, лишь взглянув на нее, понимаю — что-то случилось. Что-то плохое.

Она и вчера была сама не своя, но сказала, что просто недомогает. А сейчас — лицо как маска, глаза на пол-лица. И смотрит на меня так, что сердце судорожно дергается. Я не спец читать по глазам, но даже мне видно, что там в горе утонуть можно. Блин… Неужели у нее с матерью беда?

— Жень, что с тобой? — спрашиваю ее, пытаясь ее раздеть. Хотя бы шапку снять. Но она уклоняется. И на вопросы не отвечает. Вместо этого достает из сумки какую-то бумажку и протягивает мне, типа, на, читай.

Что это? Письмо, что ли? Без задней мысли разворачиваю и… цепенею от ужаса.

Моя объяснительная…

К горлу тут же подкатывает тошнота, а где-то внутри, между ребрами, начинает биться паника.

— Все, что здесь написано, это правда? — спрашивает Женя, глядя в глаза.

А мне сдохнуть на месте хочется. Это было бы проще.

Но я стою, окаменев, и звука не могу выдавить. В груди дерет и горит от стыда, от страха, а, главное, от тупой беспомощности.

Всё, что было, всё, что есть у меня, рушится и рассыпается в пыль. И я не могу ничего сделать. Только сходить с ума от отчаяния.

— Ответь! — требует Женя.

А мне нечего ответить. Несмотря на дикий хаос в голове, отчетливо понимаю — если скажу «да», то это конец, бесповоротный. Она никогда не поймет, не простит, не захочет меня даже знать. Но ничего другого, как бы меня ни корежило, я сказать не могу…

Не своим голосом с трудом выдавливаю:

— Да.

Женя убегает. Я сую ноги в кроссы и несусь за ней следом. Выскакиваю из подъезда — никого. Мечусь то влево, то вправо. Ору ее имя. Но она как растворилась. И телефон в спешке не взял, впрочем, вряд ли бы она сейчас ответила.

Поднимаюсь обратно.

Сонька уже вышла из спальни и встречает меня в прихожей:

— Стас, ты что в одной футболке на улицу выбегал? Что случилось?

Меня колотит, но не от холода, конечно.

— Стас! Ты меня пугаешь! Это была она? Гордеева? Она ушла? Вы поссорились?

Я физически не могу отвечать. И не хочу. Сажусь на корточки и зашнуровываю кроссы, затем рывком подбираю с пола мою объяснительную и, поднявшись, сую ей в руки, а сам одеваю куртку.

Она тревожно следит за мной взглядом.

— Стас, ты куда?

Я на нее больше не реагирую. Сонька наконец смотрит в листок и тут же ахает, прижав ко рту ладонь.

— Стас! Откуда это? Она это видела? Она всё знает?

Я молча беру ключи, телефон и выскакиваю в подъезд. Сначала иду к остановке, вертя головой по сторонам — вруг увижу ее. Потом разворачиваюсь и иду к стоянке. Не смогу я сейчас в маршрутке тащиться. Просто не смогу. И так аж лихорадит. Мне надо как можно скорее, прямо сейчас оказаться у ее дома.

Я не знаю, что скажу ей, ведь Соньку все равно никогда не смогу слить, но, чувствую, если не поговорю, то меня просто разорвет изнутри.

Несусь к ее дому как на пожар, но, когда подъезжаю, вижу, что в окнах света нет. Женя еще не пришла. Минут пятнадцать торчу у подъезда, караулю, пока не выходит какая-то тетка. Заскакиваю внутрь и бегом на ее этаж. Знаю же, что ее нет, но все равно трезвоню в дверь. Никто мне, конечно, не открывает. Тогда я просто жду, когда она вернется. То стоя у двери, то сидя на корточках. Несколько раз ее набираю, но, как я и думал, она сбрасывает звонки.

Жду час, не меньше. Несколько раз мимо меня проходят ее соседи. Потом слышу — внизу хлопает подъездная дверь. И сердце резко и болезненно сжимается. Откуда-то я знаю или чувствую, что это она. Женя. Слышу ее шаги, медленные, тяжелые. Обычно она так не ходит, но сейчас уверен — это она.

И точно — минуту спустя вижу ее. Она поднимается с таким трудом, словно из последних сил. Мне бы кинуться ей навстречу. Но меня опять как парализовало. Ноги будто к полу приросли. И ни звука, ни вдоха сделать не могу. Только сердце строчит как из пулемета.

Потом все же отмираю, когда она уже подходит к своей двери. Меня будто не замечает.

— Женя, прости меня, — говорю, делая к ней шаг. — Пожалуйста, прости! Я не хотел. Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю, что… я не смогу без тебя.