Мауриций плеснул в глаза и поднял голову. Он крепко сжал зубы и сильно напряг щёки. Он давил, и нехотя, постепенно, губы растянулись в улыбке – деревянной, натянутой, но Мауриций удержал её достаточно долго, чтобы она превратилась в настоящую и оставалась на губах уже без всяких усилий. Он улыбался.

Он представил, как выйдет сейчас к нетерпеливому охраннику, гордый и сияющий, и как вытянется у того лицо под форменной фуражкой, и он проникнется уважением к гражданину Варде, или даже восхищением… Или подумает, что Варда свихнулся… А если Варда сумасшедший, то его надо отправить на освидетельствование, и сумасшедших, наверное, не казнят… Какой смысл казнить сумасшедшего? Его обследуют и отправят в психиатрическую клинику. Там будет мягкая койка и питание по расписанию, и кусок неба в окне, и мама с Маркосом смогут навещать его…

Гордо расправленные плечи поникли, щёки обмякли, губы затряслись. Сила вытекла из тела Мауриция, хоть он и не проронил ни слезинки. Шаркая ногами, словно древний старик, он вышел из камеры. В проёме его качнуло, и преторианец заботливо подхватил Мауриция под локоть.

– Вам плохо? – спросил он. – Вы очень бледны.

Мауриций хотел ответить, но не смог. Вытаращив глаза, он хватал ртом пропавший воздух: газовый пузырь распёр его горло – ни вдохнуть, не выдохнуть.

Преторианец отвёл его к врачу, уложил на кушетку. Доктор посчитал пульс, заглянул под веко.

– Ну и ничего страшного не случилось, обыкновенная паническая атака. Для приговорённого обычное дело. Вы что тут новенький? – спросил он у охранника.

Преторианец кивнул, не сводя глаз с бледного Мауриция. Доктор набрал лекарство в шприц и закатил рукав его робы.

– Вам, может, тоже, для спокойствия? – он покрутил шприцом в воздухе, но преторианец замотал головой.

– Что вы собираетесь мне колоть? – Мауриций вжался в стену, подальше от сверкающей иглы.

– Ну вот и голос прорезался – значит, всё прошло. Ну что, Варда, в обморок падать будем? Нет? Ну и хорошо. Давайте руку.

– Что у вас в шприце? – Варда прижал руку к телу и непослушными пальцами раскатал рукав обратно.

– Успокоительное и витамины. Это поможет вам справиться со стрессовой ситуацией.

– Стрессовой ситуацией? – взвизгнул Мауриций. – Вы называете это стрессовой ситуацией?!

– Так, – нахмурился доктор, – только истерик мне тут не хватало! Возьмите себя в руки, Варда! Вы гражданин, не теряйте достоинство! Постойте, вы думаете, что я вас отравить решил? Вы думаете, что это я приведу приговор в исполнение? Дорогой мой Варда, если бы я был палачом, приговорённые умирали бы мгновенно и безболезненно, но это лишило бы институт казни ограничительной функции. Представьте, сколько б невинного народу полегло! Это ж мечта суицидника, за такое и убить кого-нибудь не жалко! Нет, казнят вас иначе.

– Как?

– Не знаю. В каждом случае решение принимают индивидуально. Давайте руку, Варда. Всё, что я хочу – это помочь вам. Давайте, давайте. Успокоим гормональный шторм. Поверьте, Варда, перед консулом спину лучше держать прямо.

Он умело нащупал иглой вену и впрыснул лекарство, залепил прокол пластырем.

– Всё, идите на ЭКГ.

Мауриций побрёл к выходу, но задержался в дверях.

– Доктор, как вы тут работаете?

– От Луны до Венеры34 – с девяти до семнадцати с двумя получасовыми перерывами на трапезу, – невозмутимо ответил доктор.

– Я не об этом…

– А я об этом. Идите.

В следующем кабинете ему сняли кардиограмму. Временами Маурицию казалось, что ничего ещё не было, и он просто проходит медкомиссию перед вылетом в Эквиций, он может просто уйти отсюда и вернуться домой, живым и здоровым, но следом глаз замечал несоответствия: дорогой ремонт, новое оборудование, современные компьютеры, и возвращался шум в ушах, и сразу тяжелели ноги.

***

В очередном кабинете – полумрак, на стенах картины в напыщенных золотых рамах, в драгоценных курильницах дымятся шарики ладана, и деревянный Иесус по центру, расписанный свежей краской, тянет к нему окровавленные руки.

Мауриций сложил ладони лодочкой и коснулся их губами, принимая искупительную кровь. Из-за алтаря, похожего на золотой слиток размером с саркофаг, вышел священник в золотой ризе, в тиаре с оскаленной львиной пастью35. Он протянул Маурицию руку, унизанную перстнями.

– Я схизматик, – сказал Мауриций. Он давно не думал о Боге, но рыбку на шее по привычке носил.

– Бог един, дитя моё, – мягко ответил священник. В его голосе и отпускающем жесте – спокойствие и уверенность благополучных веков.

В Риме у их Папы огромный дворец, битком набитый золотом, а эллинский Патриарх сидит в Константинопольской тюрьме. Эллинские священники служат в землянках, на лесных полянах, улицах – там, куда позовут. Они носят одинаковые чёрные одежды, от попа до епископа, они не строят храмов, не касаются денег. Даже когда Эллада стала свободной, привычка не обрастать земным, материальным, осталась – в ней немытые эллины в дырявых рясах находят близость к Богу.

– Господь да будет в сердце твоём. Когда в последний раз ты был на исповеди, дитя моё? – бархатным голосом спросил священник.