Слово "Варда" защитник говорил слишком часто, громко и резко, со злым удовольствием задиры, хлопающего по щекам забитого одноклассника. Мауриций и понимал, что разозлило Александридуса, и отказывался его понимать – если ты уже стал романом, зачем тащить за собой своё эллинское прошлое?

В кармане Александридуса завибрировал телефон.

– Да, – сказал он в трубку и сразу расплылся в улыбке. – Калиспера филе му! Перимене эна лепто… (Добрый вечер, дружище! Подожди минутку…[греч.]) – Брат, – пояснил он Маурицию. – Ну, мы с тобой всё обсудили, прошение я подам. Суд скорей всего завтра, тут всё очень быстро. Будь готов, а меня ждут.

Он вышел из камеры, оживлённо обсуждая по-эллински, сколько мяса брать на сувлаки21, и сразу вошёл молодой охранник. Он был светлым романом, а не смуглым эллином, но чем-то очень напоминал Маркоса – прорастающей щетиной, колким и весёлым взглядом, походкой. Так упруго и ловко ходил когда-то брат, и всегда он подшучивал над подпрыгивающей походкой Мауриция, даже после того, как навсегда сел в инвалидное кресло. Они никогда не были близки, временами думалось: убил бы брата, но сейчас до жжения в носу Маурицию захотелось услышать его ехидный голос.

"Нужен Квинту зять-голодранец!" – крикнул кто-то из коридора.

"Это мы ещё посмотрим!" – охранник подмигнул Маурицию и с улыбкой сытого волка вышел за дверь. Мауриций уткнулся в стену, в пустой светло-голубой кафельный квадрат без единой трещинки в расшивке, и зябко подтянул колени.

***

Утром чья-та рука вцепилась Маурицию в плечо. Он проснулся, как в море с высоты упал – в ушах шумело, сердце билось под горлом, остатки сна с каким-то измождённым, смуглым лицом и чёрными одеждами разлетелись осколками. Над ним склонился охранник – тот же жених, что забирал накануне стул. Из коридора в тёмную камеру квадратом падал свет, кто-то покашливал, мерно стукая ложечкой о стекло.

– Заключённый Варда, вставайте, заседание назначено на семь утра.

Дрожа всем телом, Мауриций сполз с кушетки. Зажглись плафоны, и от их больничного сияния стало ещё холоднее. Зажмурившись, Мауриций несколько минут грел под тёплой водой руки, потом вспомнил, что говорила ему мама однажды зимой, когда у них не осталось ни обола, чтобы оплатить отопление, и сунул под струю локти. Дрожь прошла, он открыл глаза. Из зеркала на него испуганно таращился осунувшийся парень с примятыми кудрями, лицо его оплыло, как у покойника, губы обвисли. Разве таким должен быть Мауриций Варда, будущий гражданин Эквиция, в день своего суда?

Он взял полотенце, насухо вытерся и расправил плечи. Губы ещё дрожали, но глаза смотрели прямо. Мауриций заложил руки за спину и выпятил подбородок. От этих простых движений уверенность вернулась. Полгода в тюрьме Эквиция – не так и плохо. Жильё бесплатно, еда – получше, чем то, что он совсем недавно ел в родной Элладе. Отсидит, что положено, может даже выпустят раньше за примерное поведение. Он докажет, что достоин звания гражданина. Он настоящий роман по духу.

Во дворе префектуры его усадили в фургон, повезли по сонным улицам Аугусты, вывернули на почти пустую виа Юстиниана. Солнце висело низко, и лица сидящих напротив охранников то загорались розовым, то серели в тени. Фургон переехал Ринус и подкатил к массивным воротам периметра вокруг Форума.

Его вывели, передали с рук на руки сонному преторианцу в пурпурном мундире. Они прошли пешком по широким, пустым мостовым мимо тёмного здания сената. От резиденции консула тянуло сыростью – в густой тени пустого сада плескалась вода в никому не нужных фонтанах.

На центральном холме доминантой сиял Дворец Правосудия – восьмиэтажный стеклянный куб. Из-за римского портика с трёхслойным строем дорических колонн он показался Маурицию распахнувшим пасть кашалотом с детского рисунка. На каждом этаже его крутого стеклянного лба горел яркий свет, везде были люди: они бегали, стояли, сидели в залах заседаний. Здесь в единственном здании на Форуме не спали.

Они вошли, кругом стекло: стеклянная стойка с пурпурным преторианцем за ней, стеклянные двери в стеклянных перегородках и сплошное остекление внешних стен без жалюзей и тонировки. Открытость, как главный принцип Республики, воплощённый в архитектуре. Его снова передали с рук на руки, и новый преторианец повёл его по длинному коридору, между рядов небольших комнат.

В каждой на стеклянной стене топорщил крылья зоркий орёл Эквиция, под ним сидели трое судей в чёрных тогах, перед их прозрачной трибуной – адвокат и прокурор в одинаковых чёрных мундирах, у одного в петлицах серебряные щиты, у другого – мечи, а между ними, ярким оранжевым жуком в стеклянном стакане, – подсудимый, и больше никого, только дроны под потолком. Комната за комнатой, и ни одна не пустовала.

В одной из комнат стакан был пуст, в него Мауриция и поместили. Через несколько минут – главный судья успел трижды посмотреть на наручные часы – в комнату вбежал Александридус. Он задержал дыхание, пробегая между прокурором и судейской загородкой, стукнулся бедром об свою стойку, выронил портфель, и не с первого раза ухватил его за ручку. Александридус улыбнулся подзащитному: улыбка косила, глаза смотрели мимо – адвокат был пьян.

– Мы начнём, если у защиты нет возражений? – ядовито осведомился главный судья.