Вот, например, эта молодая, бедно одетая женщина, пожаловала ему целую пачку папирос «Норд» и улыбнулась сочувственно его неловкости. Сентиментальный капитан люфтваффе позже, когда остался один и слегка дрожащими пальцами доставал из пачки папиросу, даже слезу пустил, вспоминая эту милую добрую женщину.

Другой раз он увидел её возле водонапорной колонки с двумя полными воды вёдрами и попросил позволить ему помочь ей донести их до дома, как бы в благодарность за ту пачку папирос: чем он ещё мог её отблагодарить! Она позволила это ему. А потом, когда он внёс вёдра в её крохотную комнатушку в бревенчатом бараке, одарила его куском сала, ломтём хлеба и несколькими варёными картофелинами. И принимая этот дар, вновь на глаза Макса фон Штайнера навернулась слёза…

Жильё Нади Говорук находилось на той улице, на противоположенном конце которой пленные строили дома. И часто, идя на работу или возвращаясь, Надя встречала этого высокого худого немца в полинявшем френче со споротыми погонами, который в ответ на её дружескую улыбку изящно склонял свою гордую белобрысую голову с заметной сединой, виновато улыбаясь при этом тонкими почти бескровными губами.

Спустя некоторое время Надя, которой Макс вновь помог донести вёдра с водой, пригласила его зайти в дом, где они вскоре сделались любовниками. Всё произошло столь неожиданно, что только спустя некоторое время они задумались о том, что же будет дальше?

Макс испугался, что его обвинят в насилии и упекут в лагерь, если вообще не расстреляют. А Надя корила себя за легкомыслие, за проклятую бабью слабость, что и прежде была её ахиллесовой пятой. Но тот бравый майор был хоть русский…

Укоры совести мучили её, но расстаться с Максом она не могла. Да и он, несмотря на ужасную участь, ожидавшую его, если связь с русской женщиной откроется, не отступил от Нади.

Вспыхнувшая между ними любовь ни о чём знать не хотела. Оба понимали, что будущего у них нет, но вперёд не заглядывали, что будет то и будет. А пока хоть день – да наш!

Срок этой любви оказался не долог. В начале следующего, 1949 года Максу фон Штайнеру объявили, что за примерное поведение и добросовестный труд его, в числе других бывших военнопленных, отправят в ближайшее время на родину. При иных обстоятельствах это долгожданное известие вызвало бы у него восторг. Но теперь всё обстояло несколько иначе. Он тотчас же подумал о разлуке с Надей, о том, что она сказала ему в канун Нового года. У них будет ребёнок…

И радость от скорого возвращения домой смешалась с горьким чувством расставания с полюбившейся ему женщиной, которая ждёт от него ребёнка. И он возможно никогда не увидит его, не узнает даже, кто у него родился, сын или дочка.

Потеряв голову, он просил Надю уехать с ним, не понимая хорошенько, как вообще это можно осуществить. Надя только грустно улыбалась в ответ и гладила его белобрысые с заметной сединой мягкие волосы. Макс записал ей свой берлинский адрес, прося хотя бы отправить ему письмо, когда ребёнок родится. И долго не мог понять, почему даже этого Надя сделать будет не в состоянии.

– Обещаю одно, – сказала она, глядя в сине-голубые, полные печали глаза Макса, – если родится девочка, назову её в честь твоей мамы Мартой, а мальчик будет Максимом…

4

В роли адвоката Аркадий Михайлович Шмелевский освоился быстро. Участвовал поначалу в отлично знакомых ему трудовых спорах, в которых поднаторел ещё в бытность юрисконсультом предприятия, выступал по бракоразводным процессам, исключении имущества из описи…

Но стремился заняться делами уголовного характера, они представляли для него интерес не только и даже не столько с профессиональной точки зрения (в университете он учился на кафедре уголовного права), сколько с финансовой. Клиента для начала можно было запугать грозящими ему санкциями той или иной статьи уголовного кодекса и он, перепугавшись серьёзных для себя последствий, согласен будет заплатить сколь угодно большие деньги, чтобы не угодить за решётку или, по крайней мере, если тюрьма неизбежна, смягчить наказание.

Будучи весьма дотошным юристом, Аркадий Михайлович умел обнаружить некоторые нестыковки или откровенные прорехи в действующим законодательстве и мастерски использовал их, ставя порой в тупик судей и особенно милицейских следователей, умом не блиставших.

В уголовной среде за Аркадием Михайловичем вскоре закрепилась репутация дельного адвоката, к его услугам стали прибегать всё чаще. В этом своеобразном мире он стал известен под кличкой «Шмель».

Однако первое, что он сделал, как только был принят в гильдию адвокатов – подал на развод с осточертевшей ему до зубной боли Леночкой. Та разводиться желания не имела. Всё-таки статус замужней женщины её устраивал больше, чем разведённой. Пусть гуляет сколько угодно и с кем угодно, но официально – он её муж.

От упрямства с разводом Аркадий Михайлович отучил жену быстро, пригрозив, что устроит так, что их не только разведут, но и у неё отберут ребёнка! Это подействовало, сопротивляться разводу Леночка не стала, испугалась. Мало ли что может придумать этот крючкотвор-законник!

– Ты пойми, – миролюбиво говорил Аркадий своей теперь уже бывшей жене, когда они выходили из зала суда. – Мы с тобой птицы разного полёта, вместе нам не взлететь.

– Ты не птица, – усмехнувшись, возразила Леночка, счастливая уже тем, что ребёнок остался с ней, – ты – шмель, а шмели высоко не взлетают.