— Друг от друга?

— Я понимаю, это странно звучит. Но для меня важно постоянно забирать кусок себя из этих отношений, чтобы вконец в них не раствориться.

— Так можно не заметить и всю себя забрать.

— Можно. Но всю меня не так просто забрать. Слишком я разрозненная. — Я грустно улыбнулась.

— А меня ты позвала на теннис и сюда, тоже чтобы забрать часть себя из этих отношений?

Меня смутил его прямой вопрос. В особенности потому, что Рамзи попал в точку.

— Сначала да, — согласилась я. — А теперь уже не знаю. Мы с Гигом так привыкли к этим играм. Но они уже не дают прежних ощущений. Каждый раз забирать себя становится все труднее. И теперь это выглядит как привычка как-то реагировать.

— Ты про «открытый брак» и все эти штуки, что ты делала с Санджаем?

— Это начиналось как аттракцион. Ему нравится, когда я думаю, что свободна, а сама как йо-йо в его руках.

— А тебе? Что нравится тебе в этом вашем жизнеустройстве? Ведь не он один это придумал? Вы оба.

— И тут ты прав. Как говорится, все идет из детства.

— И что было в твоем детстве?

— О, тебе лучше не знать.

— Так плохо?

— Рамзи, милый… Есть такие вещи, которые лучше засунуть в пыльный сундук и отнести на чердак.

— Почему бы их просто не выкинуть?

— Хм. Даже не знаю. Я думаю, эти вещи оказались на чердаке очень-очень давно. Потому что это было самым легким решением.

— Но их можно найти, достать и разобраться с ними.

— А проще все-таки не трогать.

— Разве проще, если они даже оттуда постоянно влияют на тебя? Что там, Джесс? Как я могу помочь?

— Проблема в том, что я и сама толком не знаю. Все так запуталось. Не понимаю, что правда, что ложь. Где я сама, а где участники моего сновидения.

— Не понимаю.

— И я не понимаю, но чувствую. — Я запнулась в неуверенности, стоит ли продолжать. Но Рамзи смотрел так преданно, как взрослеющий на глазах олененок. Я не сдержалась и прошептала: — Я чувствую, что мне угрожает опасность.

— Какая опасность? От кого? От Гига?

Я замолчала. Не знала, как объяснить сказанное.

Рамзи заерзал на месте. Казалось, он раздумывает, бежать ли отсюда сломя голову, замять тему или кинуться в мои объятия.

— Рамзи, мне хочется, чтобы тут у меня был хоть один человек, которому я могу доверять.

— Ты можешь доверять мне.

— Это еще не все. — Я замолчала. — Я не уверена, что и ты можешь доверять мне.

Разноцветные огоньки падали, на секунду застывали на ее лице и, ускользая, менялись друг с другом местами, танцуя однообразный и ритмичный танец. Ее живая мимика, одновременно полная страдания и жизни, казалась сумасшедшим откровением в пестром свете гирлянды. Я понял. Может, в первый раз в жизни понял задумку той загадочной картины — Джоконды.

Джесс улыбнулась. Лоб ее перечертил излом внутреннего страдания, и вся она снова озарилась улыбкой. Свет то гас, то появлялся, складывая из секундных кадров один-единственный образ. Похожих и непохожих друг на друга лиц, являющихся ею. Честное слово, тогда я усмотрел под мельтешением огоньков рождение полугрустной улыбки с полотна Леонардо. Хотя кто я такой, чтобы судить об этом. Уж точно не искусствовед.

Когда я пришел в ангар и увидел, что Джессика там устроила — я имею в виду шатер, гирлянду и свечи, я почувствовал себя подопытным зверьком. Размах ее предприятия мне не понравился. Возникло ощущение, будто я участник хитрой игры. Да, Джесс мне нравилась до безумия. И я действительно обезумел, связавшись с ней. Если сказать точнее, она завладела моими мыслями, как осьминог, уцепившийся за риф щупальцами. Но даже с учетом такой одержимости происходящее в ангаре показалось фальшивым. Действия Джессики словно подчеркнули мою нерешительность. Запал, так и шел бы дальше. Но я не шел. Готовый оберегать ее, я пасовал. Не делал шагов. Спокойнее мне жилось в мире грез. И без того все стало слишком сложным. Ее предприимчивость поставила меня в тупик. Что это? Дружба? Методы женского обескураживающего пикапа? Я оправдывал свое бездействие тем, что она замужем, но с радостью бежал на каждый ее зов. Я не отдавал себе отчета, пока не столкнулся с этим. Джесс беззастенчиво показала мне мир образцовых свиданий со свечами и прочим. Типа: «Смотри, Рамзи, милый, как надо. Всему-то тебя учить».

Я взбрыкнул, как сосунок. Заявил, что я не пляжный мальчик. Бич-бои — это такая отдельная категория ланкийских альфонсов, живущих от сезона к сезону за счет состоятельных дам. Дуралей. Надо было видеть лицо Джесс, когда она это услышала. Хорошенько мы посмеялись.

И потом, когда она сидела напротив, в полумраке шатра, озаренная цветными огоньками, и рассказывала о себе, в речи ее было мало ясности и много боли. Но я был рад, что не чувствовал себя Санджаем в паутине разврата. Хотя обстановка навевала порнографические мысли. И от разврата я в самом деле бы не отказался.

Она приложила палец к губам и кивнула в сторону входа. Я обернулся и увидел стаю светлячков, если эту компанию можно назвать стаей. Они кружили по просторному темному помещению, слетаясь и разлетаясь, как миниатюрные шарики с гелием. Я посмотрел на Джесс. Она почти не дышала. А я заметил, что желтые глаза ее сияют ярче, чем светлячки, свечи и гирлянды вместе взятые. Понял, что она могла не зажигать огней, а тут и так было бы светло.

Джесс делилась личными переживаниями. Мысли ее, оборванные на полуслове, казались нелепыми. Страхи — преувеличенными. И хотя Гиг заставил меня задуматься, сыграв левой на теннисе, не он ли нанес роковой удар Санджаю, все же представить, как этот изнеженный эгоист убивает кого-то из-за Джесс, было полнейшим абсурдом. Известно, что убить может каждый. Тут важна причина, толкнувшая человека на безумство. А Гиг в его белых перчатках не стал бы марать руки. Я уверен.